ПУБЛИКАЦИИ / Статьи / Н.В. Дранникова, Ю.А. Новиков. Фольклорная экспедиция на Кулой (<по следам> А.Д. Григорьева и О.Э. Озаровской) // Живая старина. 2003.

С 1 по 13 июня на территории Совпольского сельсовета Мезенского района Архангельской области работала фольклорная экспедиция Поморского университета имени М.В.Ломоносова. До 1946 года он входил в состав Пинежского района/ уезда. Архангельской области. В экспедиции участвовали сотрудники лаборатории фольклора и студенты факультета филологии и журналистики, а также профессор Вильнюсского университета Ю.А.Новиков. Руководила экспедицией доцент ПГУ Н.В.Дранникова. Работа была организована по проекту «Кулойская былинная традиция» при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 02-04- 18014е). Собранные материалы находятся в архиве лаборатории фольклора ПГУ ( П. № 358. 478 листов). Во время экспедиции производилась аудио- и видеосъемка. Для этого использовались диктофоны и цифровая видеокамера «Soni». Отснято 10 видеокассет в формате «Mini DV», записаны и оцифрованы 23 аудиокассеты.

В 1901 году на Кулой и его приток Немнюгу, где находится в современном территориальном делении Совпольский сельсовет, совершил экспедицию известный русский ученый А.Д.Григорьев[i]. В 1916 и 1921 годах в этих же местах собирала фольклор для своего сценического репертуара артистка О.Э.Озаровская.[ii] Как пишет Т.А.Новичкова[iii], Озаровская считала, что материалы, собранные Григорьевым, погибли в годы первой мировой войны. В 70-е годы ХХ века Кулой обследовали ученые Института русской литературы АН (Н.И.Хомчук, П.С.Выходцев, А.Н.Мартынова и др.) Музыкальный фольклор был объектом исследования М.А.Лобанова[iv].

Ареал Кулоя не был краем, где велась систематическая запись фольклора. Он оказался гораздо менее обследованным, чем соседние с ним Мезень и Пинега. В большей степени это объясняется его труднодоступностью. Так, участникам экспедиции 2002 года пришлось добираться на трех видах транспорта: по строящейся дороге Архангельск- Пинега-Мезень ехали на университетской машине «Соболь», затем из-за непроходимости дороги пересели на грузовую машину «Урал» и, наконец, до деревни Совполье, плыли на лодке по реке Немнюге.

Участники экспедиции (2002) провели сплошное обследование фольклорных традиций деревень Совполье и Карьеполье, для этого были разработаны специальные вопросники. Было опрошено 70 исполнителей. Самая старшая - Ф.А.Емельянова, 1916 г.р., самая молодая - М.Е.Попова, 1979 г.р. Поиск эпоса проходил по сюжетам, например, исполнителям задавался вопрос, помнят ли они песню/ рассказ, о бое богатыря с женщиной («Владимир-жених»), или о том, как богатырь-пьяница освобождает Киев от татар («Васька-пьяница и Курган-царь») и др. Исполнители сами говорят о полном исчезновении былин: «Это наши бабки-прабабки знали» (К.А.Попова, 1922 г.р.). Знание о былинах и богатырях преимущественно восходит к книжной традиции и сведениям, полученным в школе. Иногда они переплетаются с воспоминаниями детства. Приведем один из типичных ответов.

<Кто такие богатыри?>

Добрыня Никитич, Алеша Попович, Илья Муромец.

<Это Вы из школы знаете или от старых людей слышали?>

Да, из школы. Нет, от старых людей. Где-то может и поминали.

(П.Ф.Титов, 1928 г.р.)

Результаты полевых исследований позволили сделать вывод о полном исчезновении былинных традиций в крае, бывшем некогда одним из эпических центров. Исполнители не смогли вспомнить ни одного былинного сюжета.

Слово «богатырь» ассоциировалось у них со словами «богачи» и «кулаки». Удалось записать пословицу, восходящую к былине «О неудавшейся женитьбе Алеши Поповича» – «Весело женился, да не с кем спать». Оказались записаны две частые песни, восходящие к былине «Чурила и Катерина», – «Расскажу я вам рассказ, познакомился я раз» и др. Обе записаны от К.А.Поповой, 1922 г.р., уроженки д. Петровой Пинежского района.

Почти полностью исчезли появившиеся позже былин исторические песни. От О.С.Белавиной, 1920 г.р., записана единственная историческая песня «Как по морю, морю синему корабель плывет», имеющая позднее происхождение. О некогда распространенной здесь песне «Запоем, мы запоем как в армеюшке живем» вспомнила единственная исполнительница (С.Ф.Титова, 1932 г.р.). На вопрос, пели ли здесь эту песню, она сказала: «Пели, пели, только давно. За столом пели в застолье». Зафиксирована единственная баллада «Муж-солдат в гостях у жены» («Мимо Питера да мимо Москвы»), имевшая позднее происхождение и ранее широко распространенная по всему Кулою.

Были найдены потомки сказителей, от которых записывали былины Григорьев и Озаровская. В 1901 году самое большое количество былин было записано от Е.Д.Садкова, лучшего сказителя в Немнюге, - так А.Д.Григорьев называл весь куст деревень в окрестностях слияния рек Совы и Немнюги. От его правнучки Н.Д.Садковой, 1928 г.р., удалось записать лишь несколько быличек и текстов, относящихся к фольклору магических действий. Ее отец - Дмитрий Федорович Садков, а дед - Федор Дмитриевич Садков, тот самый «Федор», сын Садкова - сказителя от первого брака, с которым Григорьев не встречался, но который якобы тоже знал старины. В 1921 году О.Э. Озаровская записывала духовные стихи от жителя деревни Немнюги – Ефрема Осиповича Чирцова, портрет которого находится в ее архиве[v]. Внук Чирцова Е. Д.Попов, 1946 г.р., и правнучка Маша с трудом воспроизвели несколько быличек, которые были известны им от бабушки Марии Ефремовны – дочери Ефрема Чирцова. В их памяти он остался ни исполнителем духовных стихов, а «знающим». В частности, в семье сохранился рассказ о посвящении Чирцова в колдуны.

Больше всего участниками экспедиции оказалось собрано текстов несказочной прозы и бытовой магии. Мифологические сказания иногда рождаются на местном материале; обычно они служат иллюстрациями к каким-либо поверьям или запретам. Недавно в деревне Совполье сгорел дом, пользовавшийся в округе недоброй славой. Один из жильцов, проникнувшись жалостью к мерзнущим овцам, решил оборудовать в хлеву печку; в результате недосмотра вспыхнули смолистые бревна постройки, огонь погасить не удалось. Чтобы предотвратить распространение огня по деревне, дом обошли с иконой Богоматери. Женщина, выполнявшая этот ритуал и знающая заговор от пожара, позднее вспомнила, что бабушка когда-то учила ее, что обносить икону вокруг горящей избы должна «раздетая донага жонка».

А дом, по мнению местных старожилов, был обречен. Нам удалось записать около десятка рассказов о его строительстве, о судьбе двух семей, живших в доме, что позволяет «по горячим следам» проследить за тем, как протекал процесс мифологизации сюжета, обновления мотивировок, как повествование обрастало все новыми подробностями. Первый текст был записан от В.Г. Подсосенного. Он утверждал, что при строительстве дома использовали какое-то «несчастливое бревно». Его опознал мастер-плотник, ехавший с Пинеги на Мезень строить церковь. Он посоветовал заменить бревно, иначе под этой крышей не будут жить мужчины. Но хозяин не поверил, роковое бревно оставили, и началась целая цепь злоключений. В полном соответствии с предсказанием пинежанина несчастья приключались именно с мужчинами: многие погибли на войне; один угорел в лесной избушке - уснул и не проснулся; мальчик задохнулся в сугробе. Особенно драматично сложилась судьба участника войны, вернувшегося с фронта без ноги. Ему назначили третью группу инвалидности; члены медицинской комиссии с издёвкой предлагали отрезать еще пять сантиметров ноги, чтобы получить вторую группу. Несмотря на увечье, он удачно промышлял в лесу, пополняя тем самым скудный семейный бюджет. Окончательно сломили этого человека жесткие ограничения на охоту и рыбную ловлю. Не зная, как прокормить детей, он наложил на себя руки.

Стержневой мотив в разных вариантах оставался неизменным – «несчастливое» бревно, ставшее причиной гибели всех мужчин, живших в этом доме. Одна из исполнительниц уточнила, что это бревно было вытесано из какого-то дерева, которое нельзя использовать при строительстве. Другая связала произошедшее с вредоносными действиями лешего: «одно бревно было витое, как бы леший его вил». Третья рассказчица выдвинула иную версию - дом оказался несчастливым для хозяев, поскольку с их согласия заезжий знахарь лечил тяжело больную девушку. Ее нужно было «протянуть через матницу» строящейся избы; но целитель предупредил, что это может обернуться бедой для хозяина. Любопытно, что самый невыразительный, стяженный рассказ записан от женщины, выросшей в этом доме. Она лишь подтвердила, что в обеих семьях «не жили мужчины, умирали», и связала это с чьим-то колдовством.

Особенно хорошо сохранились поверья о домовом. Его здесь называют «домашницьком», «доможирушком», «домовицьком», «хозяином», « хозяйнушко» и часто отождествляют с лаской или «горностальком». Почти все люди старшего поколения знают коротенькие заклинания, с которыми надо обращаться к нему, вселяясь в новую избу, вводя в хлев купленную корову или лошадь, входя в лесную охотничью избушку и т.п. Рассказывают о том, что «домашницёк» воет, предупреждая хозяев о грозящей им беде; «давит» по ночам - его надо спросить, к добру это или к худу. Считают, если увидишь в доме мертвую ласку или станешь свидетелем того, как кот «задавил гороносталька», лучше переселиться в другое жилище, иначе случится несчастье. Во всех деревнях, где мы работали, зафиксированы поверья и былички о «баенницьке», лешем и «лешичихе». А вот о «нежити», обитающей в заброшенных строениях, об овиннике, водяном («цёртушке»), полуношнице помнят немногие. Зато охотно рассказывают о «девках в красных сарафанах», которые пугают людей в лесу или поют возле Херья-ручья – «а чёго поют, непонятно...»

До сих пор широко бытуют поверья о «сглазе» («прикосе»), о вредоносной магии. Считается, что сглазить, или, «априкосить», может человек с черным цветом глаз. Особенно популярны рассказы о том, как коров «прятали» в лесу, и они не могли уйти от какого-нибудь дерева, вытаптывая вокруг него траву. Один из самых распространенных мотивов оказался мотив «скрадываниея дороги». Ее «крали» у животных, которых покупали или продавали, чтобы они не ходили на старый двор (см. Приложение. №.1). Иногда это магическое действие было направлено против молодоженов или влюбленных; дорогу «воровали», чтобы рассорить и разлучить их.

На удивление скудным оказался христианский пласт традиционной народной культуры. Мы не записали ни одной легенды, почти не встречались рассказы о наказании за разрушение церквей и святотатство, об использовании в качестве оберегов предметов, связанных с христианской символикой (нательные кресты, верба, пасхальные яйца и др.). В Чижгоре школа, интернат и клуб были построены на месте старинного кладбища, но даже этот факт не вызвал к жизни каких-либо фольклорных сюжетов. Исключение составляют лишь предельно сжатые фабулаты о наказании за работу в дни важнейших религиозных праздников и о чудодейственной силе святой воды. Впрочем, гораздо чаще рассказывали о целебной силе талой воды, первой капели с крыш или воды, взятой в месте слияния рек. Отчасти это объясняется многолетней деятельностью «воинствующих атеистов», сровнявших с землей не только церкви и часовни, но и обетные кресты. Некоторые семидесятилетние женщины ни разу не бывали в христианских храмах, никогда не носили нательных крестов. Определенную роль в разрушении традиционной культуры сыграла также близость двух коммун по реке Кулой. Там были и местные жители, позднее возвратившиеся в родные деревни; осела в этих местах и часть коммунаров, выехавших или сосланных на Кулой из разных областей России. Поэтому не приходится удивляться, что вышедшая замуж и переехавшая сюда из-под Каргополя К.И. Козарина не без юмора заметила: «У них тут рано коммунизм был… Быстренько вычеркнули всё».

Из произведений песенного фольклора сохранились в основном те, которые исполнялись коллективно (свадебные, игровые, плясовые, протяжные песни, городские романсы, песни литературного происхождения). Характерная особенность местного репертуара - обилие переделок балагурного характера, в которых используются напевы и поэтические образы прототекстов: традиционных и массовых советских песен, городских романсов и даже фольклорных произведений других народов (например, белорусской песни «Косив Яць конюшину...»). Возможно, это связано с особой тягой местных жителей к юмору, шуткам и пародиям.

Нами отмечена достаточно хорошая степень сохранности обрядов жизненного цикла человека. Свадебный обряд проходил в течение двух недель. «Выветривание» свадебного обряда меньше всего коснулось игровых элементов. До сих пор невесту в баню возят («тащат») на шубе.

«Невесту в баню на шубе ташат - на шубу и чунка такая больша, не как санки, а побольше… Так постелят эту шубу и садят, и везти будут в байну.»

(Л.ФТитова , 1930 г.р.)

Жених и свекровь подвергались различным испытаниям; свекровь притворялась угоревшей, а невеста должна была ее «исцелить» и т.п. Дружке и другим свадебным чинам пели корильные песни, заставляя их откупаться.

Особенно хорошо сохранился ритуал собирания баенника. Его делали следующим образом: в скатерть зашивали ковригу (хлеб), рыбник (пирог с рыбой), сахарницу, тарелку или другие предметы. Скатерть, используемая для баенника, называлась запосажной. Жених на третий день свадебного пира расшивал баенник. Конец нитки тщательно прятали и найти его было большим искусством. Нитку, скатерть и горбушку от ковриги хранили в течение всей жизни и использовали в бытовой магии. В скатерть заворачивали ребенка, если у него была эпилепсия (родимец). Собирание баенника было распространено по всему Поморью[vi]. Нами отмечена его близость к зимнезолотицкой традиции (по Зимнему берегу Белого моря).

Лучше сохранился похоронный обряд. Записаны приметы, предвещающие смерть: стук охлупня на крыше («охлупень как хлопнет»), обращение взгляда тяжело болеющего человека на матицу (матницу), стук в окно и др. Одежду и постель покойного сжигали. Поминальными днями были девятый, двадцатый, сороковой, полгода и год. Чтобы не бояться покойника, когда обходили гроб, умершему «грели ноги» (держались руками за ноги), а родственникам на кладбище за шиворот сыпали землю.

Менее сохранилась родильно-крестильная обрядность. Выявлены запреты, которые должна была выполнять женщина во время беременности. Беременным нельзя было участвовать в похоронах и ходить на кладбище, сидеть на пороге, заплетать косы, носить сережки. О времени родов нельзя было говорить матери и свекрови, «а то рожать тяжело будешь». Чтобы роды были лёгкими, считали, что надо вспоминать свою родственницу, которая легко рожала. Рожали на полу. Родившегося ребенка заворачивали в рубаху отца, а послед зарывали в хлев. Ногти и волосы не стригли до года. До этого ногти можно было только обкусывать. Первый раз ребенка стригли в год. Остриженные волосы сохраняли в течение жизни.

«Волосы, говорили, надо обязательно уж сжигать, чтоб на улицу уж волосы не попадали. Секутся, хоть чего, потому что говорили: «Ворона гнездо совьёт – голова болеть будет».

(Р.П.Таборская, 1939 г.р.)

Заболевшего ребенка лечили при помощи магических действий: «продавали через окно» первому встречному, прорывали в земле туннель и протаскивали через него (см. Приложение. № 2). Чтобы ребенка не сглазили, за ушами мазали сажей, а голову посыпали солью. Если у ребенка был «сглаз», его мыли с затылка по направлению ко лбу («спереда на затылок»). Если ребенок не спал, его опахивали помелом, которым подметали в печи сажу и читали заговор от полуношницы.

Обрядовый календарь Кулоя сформировался на основе общерусского. Необходимо отметить слабую степень сохранности календарных обрядов. Сохранились воспоминания о съезжих праздниках, или канунах. Рождество, Пасху, Ильин день и др. называли «сердитыми праздниками». Наиболее развит оказался святочный календарный цикл праздников. Здесь до сих пор на святки парни и девушки охотно «проказят» (известен и термин «кудесить»): прокладывают по снегу «дорожки от жениха к невесте»; подпирают ворота и двери или заливают в притвор воду, чтобы она замерзла; разбрасывают сложенные в поленницы дрова и т.п. Гадают в овинах, банях, росстанях (прекрестках).

Сохранились воспоминания об исполнении по Кулою виноградий, но удалось записать только рождественские рацейки:

«Христос рождается,

На печи катается.

Я наелся творогу,

Больше славить не могу».

(К.Козарина, 1934 г.р.) и др.

На Крещение делали проруби Иорданы. В проруби купались ряженые, воду из нее приносили домой и обрызгивали ею помещение и скот.

Во время масленичной недели (Масляной недели) были развиты обряды, посвященные молодоженам, например, совместное катание с гор, после которого молодоженов заставляли целоваться. Костры и сжигание чучела, распространенные в средней и центральной полосе, в обследованном нами ареале отсутствуют.

Лучше сохранились воспоминания об обрядах Четверга на Страстной неделе, или как его называют здесь Страшной Четверг. С раннего утра нужно было считать деньги и перебирать вещи, для того чтобы в течение года «деньги водились и наряды были». В Пасху начинали качаться на качелях, а в Благовещенье - скакали на досках

Домашнюю скотину первый раз на улицу выгоняли на Егория (6 мая) или на Николу Вешнего (22 мая). «Сдавали на руки Николе и Богородице». Читали специальный заговор: «Никола-угодник, прийми мою скотинушку, храни-береги до осени, до зимы, чтоб скотинушка была цела да сохранена». Гоняли скот к обетным крестам «овещаться». ( Козарина К.И., 1934 г.р.)

На Троицу в дом приносили березку, которую ставили в красный угол до Петрова дня. По ивановской росе надо было ходить босиком, чтобы ноги не болели. На Иванов день начинали заготовлять веники. Топили бани и при помощи первого веника, которым парились, гадали. Его бросали в реку. Если веник тонул – это предвещало смерть, если плыл – замужество. Об Ильине дне говорят: «Вот ждем - скоро Илья покатится на тележке - картошку будем собирать». Осенью делали отжинно - окончание жатвы.

Я вот у Оксеньи Афанасьевны, я тогда ещё маленька была. Это дожинали поле-то, дак он эдакое:

«Слава Богу,
До Нового году

Ниву пожали,

Страду пострадали.

Андреюшка обжался,

Петрович пострадался.»

Это последний сноп, когда дожинали да последнюю горсть обжинали.

(С.Ф.Титова, 1932 г.р.)

Некоторые праздники имеют местное название: Оспожин день (28 августа) – Успенье Богородицы, Пречиста (21 сентября) - Рождество Богородицы, о празднике говорили: «Пречиста землю чистит», т.е. весь урожай должен быть собран; Веденёв день (4 декабря) - Введение Богородицы в храм.

По Немнюге и Кулою сильно развита прозвищная традиция. Отдельным людям, семьям и жителям целых деревень дают меткие прозвища, сочиняют о них песенки-дразнилки. Преобладают прозвища, относящиеся к пищевому и орнитоморфному кодам. Жителей деревни Кулой называют гагары, Совполья - опара, опарники, Карьеполья - шти. В объяснениях обыгрываются мотивы, связанные с пищевыми пристрастиями.

«А совпола опару раньше ростили, рожь-то молотили и варили опару, потому что здесь речка не очень рыболовна». (А.Г.Валькова, 1929 г.р.)

Отмечается вариативность прозвищных мотиваций. Наряду с кулинарным кодом в них отмечается ландшафтный: «потому что река как опара ходит, то мелко, то глубоко...», « потому что лед несет - он грязной. Ведь ездят на лошадях. Вот говорят: « Понесло немнюжску опару.» (С.Ф.Титова, 1932 г.р.)

Прозвища выполняют функцию микролокального размеживания. При помощи их выделяются различные местные сообщества. Знание прозвищ местными жителями позволяет выделить микроареал, состоящий из нескольких деревень, - Совполья-Карьеполья-Кулоя, что нашло отражение в бытующей здесь дразнилке, обращенной к жителям этих деревень.

Кулойска гагара,

Немнюжска опара,

Карьепольски шти,

Ночевать пусти.

(Р.П.Таборская, 1939 г.р.)

Отмечаются остатки прозвищных опеваний в виде частушек. Ими встречала друг друга молодёжь соседних деревень, входивших в состав одного селенческого куста.

Верхнеконешны[vii] уроды,

Городите огороды,

У вас ни карбаса, ни лодки –

У вас девки-криворотки.

(З.В. Тюкавина, 1939 г.р.)

В частушке-дразнилке используется типичная для прозвищных поджанров пейоративная формула «уроды, городите огороды», широко распространенная в различных районах Архангельской и Вологодской областей.

Таким образом, как показывают результаты нашей экспедиции, картина бытования фольклора типична для всего северо-востока Архангельской области[viii]. Эпос полностью исчез в некогда богатых эпических регионах. Вывод об его исчезновении был сделан уже в 70-е годы учеными ИРЛИ, хотя участникам экспедиций удалось записать несколько былин. [ix] В самой последней стадии бытования находятся исторические песни и баллады. Следует отметить, что во время экспедиции в село Зимняя Золотица (2001) нами были записаны «глухие» воспоминания о былинах и имена былинных богатырей[x]. Вероятно, в какой-то степени это объясняется тем, что в Зимней Золотице жила М.С.Крюкова- одна из последних исполнительниц былин. Сильно разрушена песенная традиция. Большая часть песен недопевается до конца. Отмечено большое количество песенных литературных переделок. Собранный нами материал, свидетельствует о том, что хорошо сохранилась бытовая магия и фольклор речевых ситуаций. Слабо развита календарная обрядность. Лучше сохранились и более развиты обряды жизненного цикла человека. Не выражен христианский пласт фольклора. Также нами отмечается большая близость кулойского материала мезенской фольклорной традиции, которая охватывает бассейн Нижней и Средней Мезени и Зимний берег Белого моря. Так почти полностью совпадает песенный репертуар этих регионов. Все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что традиционный фольклор находится в одной из последних стадий своего бытования.

Примечания

[1] Архангельские былины и исторические песни / Собр. А.Д.Гигорьевым в 1889-1901 годах. С напевами, записанными посредством фонографа: В 3 т. – Т.2: Кулой. – Прага, 1939 г.

2 Озаровская О.Э. Пятиречие. 1931; Архангельск: Сев.-зап. кн. изд-во, 1989. Неопубликованные материалы хранятся в РО ИРЛИ. Колл.12. П. 1-3, 6.

3 Новичкова Т.А. Кулойские былины в записях О.Э. Озаровской // Из истории русской фольклористики. СПб., 1998. С.345-380.

4 Хомчук Н.И. Экспедиции О.Э. Озаровской // Прометей: Ист.- биогр. альманах. М.:Мол. Гвардия, 1983. Вып.13. С.187 (Жизнь замечательных людей); Выходцев П.С. Современное состояние фольклора на Беломорье // РФ. Т.22: Полевые исследования. Л.: Наука, 1984. С.5- 29; Лобанов М.А. Старинные обряды и традиционный фольклор в деревнях и селах по реке Кулой, Абрамовскому и Зимнему берегам Белого моря. Там же. С. 35-49.

5 РО ИРЛИ. Колл. 12.

6 Бернштам Т.А. Русская народная культура. Поморья в Х1Х – начале ХХ в. Л.: Наука, 1983. С.125.

7 Дранникова Н.В. Фольклорная экспедиция Поморского университета в село Зимняя Золотица // Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология (Материалы У Международной школы молодого фольклориста (6-8 июня 2001). Архангельск, 2002. С 86-87.

8 Верхний конец – одна из деревень Совпольского селенческого куста.

9 Дранникова Н.В. Фольклорная экспедиция Поморского университета в село Зимняя Золотица…С. 83-92.

10 Выходцев П.С. Современное состояние фольклора на Беломорье… С.10

11. Выводы о типичности состояния фольклорной традиции северо-востока Архангельской области позволяют сделать материалы наших экспедиций 1992 –2002 годов: 1992 г. – Лешуконский район. Ф.31. Т.10-11; 1993 г. – Летний берег Белого моря. Фонд 31. Т.17-18; 1996 г. – д. Кеврола, Пинежский район. Ф. 31. П. 20; 1997 г. – Сурский сельсовет, Пинежский район. Ф. 31. Т.90-93; 1998 г. – Сурский сельсовет, Пинежский район. Ф.1. П.257; 1999 г. д. Нюхча, Пинежский район. Ф.1. П.271; 2000 г., июль – Шотогорский сельсовет, Пинежский район. П.303; 2000 г. октябрь – Шотовский сельсовет, Пинежский район. П. 311, 312; 2000 г., март – д.Кимжа, Мезенский район. Ф.1. П. 307; 2001 г., июль – д. Зимняя Золотица, Приморский район. П.354, 355; 2001 г., октябрь – с.Веркола, Пинежский район. П.377; 2001 г., ноябрь – Мезень. П. 378.

Приложения

Прил. 1.

[Говорят, что тут как-то «дорогу крадут»?]

Я, например, <…> если ты отдаешь животное кому-то другому; вот, вырастишь животное и отдаешь другому человеку. Я отдавала, например, сыну, Стасу отдавала. <…> Эту корову, котору они счас держат, он повел. Я говорю: «Стас, ты укради дорогу». Так и сказала ему. Чтоб она не ходила домой-то сюда. Он ее увел. А я потом: «Ты украл дорогу?» Он говорит: «Да».

[А он знает, как это делать?]

Да-да, я сказала, как…

[Вы нас научите, может, пригодится…]
У вас дорогу украсть, так больше сюда не приедете! [Смеется.]

Это идет след; которо, вот, идет животное, например; этот след берется сзади и перекидывается через голову ему… Животному, животному перекидывается. И со словами: «След беру, дорогу краду!»

Три раза перекидывается; каждый раз берется заново… Через голову. Если животное так стоит, то ты берешь так сзади след, <…> и переходишь к ему в голову и кидаешь через голову туда, назад. <…> Она не бывала у меня, не бывала. <…>

Я от бабушки Анны это знаю, от своей мамы я это не знаю. <…> Мама моя, например, раньше заговаривала… Она как-то коров-то устанавливала. Чтобы корова отельная не лягалась… <…> Если корова, например, отелилась, и послед у нее выпал, послед. Так она этот послед клала на крестцы корове-то <…>. Кресты – на заду у коровы-то. На кресты клала и говорила, что «Стой по-старому, как мать поставила!» И вот, какой цвет у коровы. Если чернушка, так говоришь: «Чернушка-голубушка, стой по-старому, как мать поставила». А если там беленька, то скажешь: «Лапушка моя беленькая, стой по-старому…» Три раза надо повторить… <…> Это каргопольское. А здесь – тоже так почти приговаривают; здесь коров-то ставят тоже, чтобы не лягались.

( К.И.Козарина, 1934 г.р..)

Прил. 2.

Это одно… Теперь второе вспомнила. Младший брат хорошенький был, дутыш. Мама-то все обижалась – это пинежский доктор его оприкосил. Приехал в [детские] ясли: «Вот, все бы дети были таки, как Володя Лемехов!» Да он заболел, заболел; да понос, да потом и не знаю что… Три года, рахит; не ходит, ноги, как колышки. Потом вот до того дошло, что мама в печку воду ставила – вот-вот умрет* . А потом решила. Ну, днем сходила к меже со старшим сыном, с Митей; вырыла дыру насквозь в меже, заложила ее камнями, чтобы собака не пробежала. А ночью, в двенадцать часов, завернула в запосажную скатерть и в эту дыру подала Мите. Приговаривала: «Мать – сыра земля! Здоровье давай или к себе прибирай!» Вот, один раз передала, потом Митя ей обратно отдал поверху; снова передала, присказала; и три раза, трижды. На другой день матушка пришла, а он сидит за столом. «У вас парень сегодня какой-то не такой! Парень не такой у вас какой-то!» Мама сходила, из мертвого озера, из живого озера принесла живой и мертвой воды, в одинаковы шкалики. Мешает, мешает. Вот, сунет ему мертвую воду – нет, все равно живую выберет! Да стал жить да жить, да поправился, и теперь живет.

[А что это – живая и мертвая вода?]

А вот, не знаю. Наверно, мертвая из мертвого озера... Живая вода, наверно, талая какая-нибудь, проточная…

(К.А.Попова, 1922 г.р.)

[1] Статья написана при поддержке Российского фонда гуманитарных исследований (проект № 02-04- 18014е )

* Позднее К.А. объяснила, что воду ставили на случай, если придется обмывать умершего ребенка.

Список информантов

[vi]

1. Валькова А.Г., 1929 г.р.

2. Козарина В.О., 1924 г.р.

3. Козарина К.И., 1934 г.р.

4. Мельникова Л.И., 1931 г.р.

5. Подсосенный В.Г., 1925 г.р.

6. Попова К.А., 1922 г.р.

7. Рядчина Л.А., 1937 г.р.

8. Садкова Н.Д., 1928 г.р.

9. Таборская Р.П., 1939 г.р.

10. Титов П.Ф., 1928 г.р.

11. Титова Л.Ф., 1930 г.р.

12. Тюкавина З.В., 1934 г.р.