- О Центре
- Архив новостей
- Фотоальбом
- Photo collection
- Преподаватели в
магистратуре (фото) - Сотрудники
- Контакты
- Обратная связь
- Аудио
- Видео
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
- Программа по курсу УНПТ
- Планы семинарских занятий
- Вопросы к экзамену
- Список текстов для чтения
- Фольклорная практика
Магистратура
- Русский фольклор
- Филологический анализ
текста - История фольклористики
- Проблемы былиноведения
- Фольклор и миф
- Социальная антропология
- Прагматика фольклора
- Мифы и религии
народов мира - Планы семинаров
- Экзамены. Зачеты
- Вопросы к государственному экзамену
Аспирантура
- Программа для аспирантов по специальности "Фольклористика"
- Вопросы вступительного экзамена в аспирантуру
- Вопросы кандидатского минимума
ПРОЕКТЫ
- Гранты
- Информационно-справочная система
- Этнограф Петр Ефименко
- Устная история
Архангельского
Севера в фольклоре - Пинежские свадебные
и игровые песни - Электронный атлас
"Традиционная культура
Пинежья"
- Мультимедийный каталог традиционной культуры Русского Поморья
ПУБЛИКАЦИИ / Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология: Материалы V Международной школы молодого фольклориста (6 – 8 июня 2001 года) / Отв. ред. Н.В. Дранникова. – 2002. – 168 с.
Фадеева Л.В. (Москва) Устные рассказы о святом праведном Иоанне Кронштадтском: к проблеме источника
«Вся грамотная Россия знала до сих пор на севере Холмогоры – родину великого русского ученого Ломоносова. Теперь вся православная Россия будет знать и Суру – родину досточтимого своего пастыря»[i], – так пишет в своей книге Сергей Животовский, художник и православный журналист, сопровождавший отца Иоанна кронштадтского во время его поездки на родину в 1903 году. Эти слова красноречиво свидетельствуют о том, какого было отношение современников к знаменитому молитвеннику и чудотворцу, на долю которого выпало жить в России в период массового неверия, кровавого террора и революционных смут. И хотя представители разных сословий относились к знаменитому батюшке по-разному, не было в России человека, которому это имя было бы неизвестно. Рассказы о силе чудодейственной молитвы, о многочисленных исцелениях и исключительной прозорливости протоиерея Иоанна расходились в народе как изустно, так и в массовых изданиях (раскупаемых, кстати, не менее активно, чем хромолитографии с его изображением). Не случайно сразу после его кончины (20 декабря 1908 года) последовал высочайший рескрипт на имя преосвященного митрополита Санкт-Петербургского Антония об увековечении памяти почившего пастыря. Это был первый шаг на пути к будущей канонизации святого. Однако история внесла свои коррективы и отсрочила это событие. Святой праведный Иоанн Кронштадтский был прославлен Собором Русской православной церкви лишь в 1990 году.
И всё-таки канонизация состоялась. А значит, память об отце Иоанне не была утрачена. Все эти годы среди православных верующих продолжали жить рассказы о его чудотворениях. Они множились, постепенно объединяясь в своеобразное устное житие святого. В связи с этим большой интерес вызывают те рассказы о святом праведнике, которые бытуют на его родине, в селе Сура Пинежского района Архангельской области.
Экспедиции на Пинегу, состоявшиеся в 1995 и 2000 годах, одновременно и огорчили, и обрадовали собирателей. Во время первой поездки в Суру рассказов об отце Иоанне Кронштадтском удалось записать мало. В течение нескольких десятилетий память о знаменитом односельчанине весьма настойчиво изгонялась из сознания местных жителей: хранить портреты, фотографии, вещи, напоминающие о нем, считалось преступлением. И, как на первый взгляд показалось участникам экспедиции, власти весьма преуспели в своем рвении. Однако повторная поездка дала более обнадеживающие результаты: теперь увереннее себя чувствовали не только собиратели, которые были в Суре не новичками, но и местные жители, осознавшие, что с отцом Иоанном связана очень важная страница истории жизни их села. Немало способствовала этому идея создания музея о. Иоанна Кронштадтского при возрождающейся женской общине.
Встречи с местными жителями показали, что «житийный» цикл устных рассказов о святом складывается почти на наших глазах. Причем формируется он из нескольких источников. Прежде всего, это семейные предания, которые хранят внучатые и правнучатые племянники отца Иоанна – Любовь алексеевна Малкина, Николай Алексеевич и Екатерина Васильевна малкины, Иван Васильевич и Нина Ивановна кычевы. Естественно, в их рассказах фигура Иоанна Ильича Сергиева предстает сквозь призму истории семьи, связи поколений[ii].
Значительную роль в процессе складывания «житийного» цикла устных рассказов играют массовые церковные издания, которые, по свидетельству самих информантов, внимательнейшим образом изучаются ими. В связи с этим следует отметить, что авторитет книжного слова очень высок у пинежан. В их домашних библиотеках мне часто приходилось видеть книги, посвященные отцу Иоанну и основанному им Сурскому Иоанно-Богословскому женскому монастырю, причем как дореволюционные, которые некогда приобретались жителями села Сура в монастырской книжной лавочке[iii], так и опубликованные в последние годы[iv]. Это мемуары современников (представителей православного духовенства, церковных журналистов, духовных чад батюшки), его собственные воспоминания (краткие автобиографические очерки разных лет) и дневники. Последнее особенно важно, так как в лице отца Иоанна Кронштадтского мы имеем не только подвижника благочестия – благотворителя и молитвенника, но и духовного писателя, весьма плодотворно работавшего и оставившего обширное литературное наследие[v].
Поскольку на любой вопрос об отце Иоанне Кронштадтском многие из наших собеседников в первую очередь приносили книги о нем, можно было предположить, что большая часть записываемых рассказов будет их пересказами. Однако вскоре мы убедились, что жители Суры очень четко разграничивают информацию, полученную из книг, и сведения сугубо местного значения. Книжный источник рассказчики всегда оговаривали специально, не дожидаясь вопроса собирателя. Таким образом, стало очевидно, что в устный репертуар попадают далеко не все прочитанные рассказы. Кроме того, включаясь в устное бытование, истории, почерпнутые из книг, существенно перерабатываются. Причиной этого процесса является не осознаваемая рассказчиками установка на традиционность устного текста.
Чтобы проследить, как то или иное событие жизни отца Иоанна Кронштадтского освещается в книге и в устном рассказе, сравним сюжеты, приведенные в доступных информантам изданиях, с сюжетами, бытующими изустно. Все без исключения биографы отца Иоанна Кронштадтского упоминают чудесные знамения его детства. Первое известно со слов близкой отцу Иоанну игуменьи Таисии, настоятельницы Леушинского монастыря:
Однажды ночью шестилетний Ваня увидел в комнате необычный свет… Взглянув, он увидел среди света Ангела в его небесной славе. Младенец Иоанн, конечно, смутился от такого видения. Ангел успокоил его, назвавшись его Ангелом Хранителем, всегда стоящим окрест его в соблюдение, охранение и спасение от всякой опасности[vi].
Второе – рассказ самого отца Иоанна, приведенный в его автобиографии и позднее растиражированный в популярных жизнеописаниях:
…Дома, на шестом году, отец купил для меня букварь, и мать стала преподавать мне азбуку; но грамота давалась мне туго, что было причиною немалой моей скорби. Никак мне не удавалось усвоить тождество между нашей речью и письмом; в мое время грамота преподавалась не так, как теперь: нас всех учили: «аз», «буки», «веди» и т.д., как будто «а» – само по себе, а «аз» – само по себе. Долго не давалась мне эта мудрость, но будучи приучен отцом и матерью к молитве, скорбя о неуспехах своего учения, я горячо молился Богу, чтобы Он дал мне разум, и я помню, как вдруг спала точно пелена с моего ума, и я стал хорошо понимать учение…[vii]
В отличие от рассказа игуменьи Таисии о явлении ангела, воспоминания отца Иоанна более обыденны. Чудо осмысляется здесь иначе: это не видение (которые даже церковь порой ставит под сомнение)[viii], а сила молитвы горячо верующего ребенка. Отсюда назидательный тон повествования.
Однако в жизнеописании отца Иоанна Кронштадтского именно второй случай находит продолжение. В своей автобиографии отец Иоанн прибегает к повтору, на что есть реальные жизненные основания. Спустя пять лет, в 1839 году, когда Ваня Сергиев становится учеником Архангельского приходского училища, чудо повторяется:
Отец получал… самое маленькое жалование, так что жить… приходилось страшно трудно. Я уже понимал тягостное положение своих родителей, и поэтому моя непонятливость к учению была действительно несчастием. О значении учения для моего будущего я думал мало и печаловался особенно о том, что отец напрасно тратит на мое содержание свои последние средства.
Оставшись в Архангельске совершенно один, я лишился своих руководителей и должен был до всего доходить сам. Среди сверстников по классу я не находил, да и не искал себе поддержки или помощи; они все были способнее меня, и я был последним учеником. Вот тут-то и обратился я за помощью к Вседержителю, и во мне произошла перемена…
Я упал на колени и начал горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно завеса спала с глаз; как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок, и я вспомнил, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе. Никогда я не спал так спокойно, как в ту ночь. Чуть светало, я вскочил с постели, схватил книги и, о счастье! – читаю гораздо легче, понимаю всё… В классе мне сиделось уже не так, как раньше, всё понимаю, всё остается в памяти… В короткое время я подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником…[ix]
Этот рассказ продолжает и фактически повторяет первый. Однако осмысляется он уже иначе. Именно повтор (обратим внимание на то, что рассказчик и в первом, и во втором случае очень четко обозначает «механизм» чуда: «вдруг спала точно пелена с моего ума», «вдруг точно завеса спала с глаз; как будто раскрылся ум») усиливает наше восприятие происшедшего с Ваней Сергиевым как своего рода божественного откровения. Не случайно епископ Александр (семенов-Тянь-Шаньский) соотносил эти два молитвенных прозрения отрока Иоанна с известным явлением старца-черноризца отроку Варфоломею – будущему великому святому Земли Русской преподобному Сергию Радонежскому[x]. Известно, что сам преподобный рассказывал о своих неуспехах в освоении грамоты и о том, как открылся ему дар книжного разумения по молитве святого старца[xi]. Отметим, кстати, что именно преподобный Сергий является покровителем учения и учащихся.
Устные рассказы земляков отца Иоанна Кронштадтского также повествуют о детстве будущего святого. Однако, размышляя о том, что путь мальчика из бедной семьи был предначертан свыше, они не повторяют книжные источники, а, напротив, предлагают свою интерпретацию событий.
Про Кронштадтского-то сосед рассказывал. Мать у него была вдова. И он все у себя на печке лежа. Зимой-то холодно. А мать-то спала на койке. С работой-то ухлопается.
И зашли странники. Его похлопали по плечу: – Ну, сопливый, счастливый будешь. Ребятишки расхохоталися. Мать проснулася. А те уж ушли[xii].
Перед нами традиционный для фольклора мотив – странники предсказывают судьбу героя (чаще – ребенка). Он устойчиво соотносится с христианским пластом материала во многом благодаря образу странника, который в народном сознании наделялся особыми характеристиками (ср. замечание одной из рассказчиц: «они, считай, полусвятые»[xiii]). Такое восприятие поддерживали духовные стихи и канты, в которых странничество осмыслялось как подвиг – исполнение завета иисуса Христа: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19: 21):
– Ты куда идешь, скажи мне, Странник с посохом в руке? «Дивной милостью господней К лучшей я иду стране. Через горы и долины, Через степи и поля, Через лесы и долины Я иду домой, друзья». – Странник, в чем твоя надежда В той стране твоей родной? «Белоснежная одежда И венец весь золотой. Там источники живые И небесные цветы, А иду я за Исусом Через жгучие пески». – Страх и ужас не знакомы Разве на пути тебе? «А господни легионы Охраняют нас везде. Иисус Христос со мною. Он направит сам меня Неуклонною тропою Прямо-прямо в небеса»[xiv]…
Путь странника по земле часто трактуется как путь между двумя мирами – земным и небесным. Вступив на него, человек фактически сразу обретал необыкновенные свойства. Поэтому каждое слово, сказанное им, воспринималось с особым вниманием: странники, как правило, наделялись даром провидения. Причем судьбу они нередко узнавали из разговора птиц[xv], мифологических персонажей.
Возможно и другое объяснение чудесных способностей странников. Это не просто люди, решившиеся на подвиг. Это сами святые. Ведь хождение по земле Иисуса Христа и апостолов – тоже странничество: «и послал их проповедовать Царствие Божие и исцелять больных. И сказал им: ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды; и в какой дом войдете, там оставайтесь и оттуда отправляйтесь в путь. А если где не примут вас, то, выходя из того города, отрясите и прах от ног ваших во свидетельство на них» (Лк. 9: 2–5). Отсюда многочисленные сюжеты легенд, в которых приход странника в дом или деревню, его просьбы осмысляются как своеобразный искус. «По народным сказаниям Спаситель вместе с апостолами и теперь, как некогда – во время земной своей жизни ходит по земле, принимая на себя страннический вид убогого; испытуя людское милосердие, он наказует жестокосердных, жадных и скупых и награждает сострадательных и добрых»[xvi]. Назидательный тон подобных повествований очевиден: странником нельзя пренебрегать, поскольку в его образе может предстать сам Господь или его посланец (святой или ангел).
Анализ текстов позволяет реконструировать наиболее типичную «схему» поведения странников, которая нередко становится основой сюжетной схемы легендарного рассказа. В сжатом виде она выглядит так:
1) приходят в деревню, в дом (ср.: Афанасьев, № 1, 2, 3, 6, 7, 17 и пр.; Шеваренкова, № 51–52);
2) просят: а) милостыню (ср.: Афанасьев, № 2); б) пустить переночевать, накормить, напоить (ср.: Афанасьев, №1, 3, 6, 7, 17 и пр.; Шеваренкова, 50, 51, 52, 53);
3) одаривают бедного и милосердного (ср.: Афанасьев, № 2, 3, 6, 7 и пр.; Шеваренкова, 51) / наказывают скупого и корыстного (ср.: Афанасьев, № 1, 6, 7 и пр.; Шеваренкова, 51);
4) предсказывают будущее (ср.: Афанасьев, № 3, 17 и пр.; Шеваренкова, 52);
5) исчезают или уходят, не оставляя следов (ср.: Шеваренкова, 50, 51, 52, 53)[xvii].
В рассказе о явлении старцев отроку Иоанну – будущему Иоанну Кронштадтскому – прослеживаются не все обозначенные мотивы, что связано с целевой установкой текста. Странники здесь – не главные персонажи. Они вводятся в повествование лишь для того, чтобы предсказать судьбу мальчика. Таким образом, из представленной схемы в рассказе остаются только два последних пункта: предсказание будущего и исчезновение. причем информант сознательно снижает тон своего рассказа: он не только не подчеркивает, а даже напротив – отказывается от интерпретации происходящего как чуда. Всё предельно обыденно: и ироничное обращение старцев к будущему святому («Ну, сопливый, счастливый будешь!»), и смех детей в ответ на пророческие слова, и уход странников (которые не исчезают загадочным образом, а просто уходят, не дождавшись пробуждения хозяйки дома).
Сопоставление с легендой вполне уместно в данном случае, оно напрашивается само собой и не требует специальных оговорок. Однако нельзя не обратить внимания на еще одну важную, хотя и не столь близкую в жанровом отношении параллель. Это былинный сюжет «Исцеление Ильи Муромца»:
Во городи было во Муроми, Во селе было Карачарове Жил-был там крестьянин Иван Тимофеевич Со своей супругой Анной Ивановной. Дал им бог сына Илью Муромця, Детище было хилоё ды хвороё, Тридцать лет сиднём сидел, Тридцать лет на пецьке лежал. Пошли отец с матерью сено косить, Остался Ильюшенька на пецьке лежать. Шли тем путем страннички божии, Пришли ёны к дому Ивана Тимофеевича, Стали у Ильи они пить просить. Он им ответил: «Странницьки божии, Рад бы дать вам напитисе, Но нет у мня ног под собой». Один из их, странницьков божиих: – «А попробуй-ко стать, ногу поднять». Одну ногу поднял и другую поднял, И стал он на ноженьки, крепко оперсе, Взял ковш и пошел за квасом И подносит странникам божиим. Они говорят что «попробуй-ко сам». Он выпил ковш до самого дна И оны его спрашивают, странники божии: – «Что ты, Илья, цюешь в себе?» Он им ответил Илья им Муромец: – «Был бы столб от земли был до небушка Да было бы на столбу золото кольцё, За кольцё бы я всю Русь поворотил». – «Налей-ко еще ты квасу крепкого». Еще Илья подносит им кваску. – «Еще выпей-ко, Илья, еще сам сначала». И выпил Илья опять ковш до дна. «Ну, что чуешь в себе, Илья?» «Убавилось силушки наполовинушку». И сказали странницьки прохожии: – «Довольно тебе сиднем сидеть, Довольно тебе на пецьке лежать, Поежжай-ко ты во святой Киёв-град, Застоять за Русь православную»[xviii].
Казалось бы, налицо лишь внешнее сходство былины (Илья лежит на печи – родители работают на сенокосе – странники говорят с Ильей) и рассказа об отроке Иоанне (Ваня греется на печи – мать, уставшая от работы, спит – странники говорят с Ваней). Однако именно благодаря образу странника (странников) тексты оказываются близкими и в смысловом отношении.
В былине к Илье приходят старицек прохожий (Онежские былины, № 44), три старчика прохожих (Онежские былины, № 70), Исус Христос (Онежские былины, № 178). В варианте, записанном от А.Н.Камериловой в д. Филимониха Пудожского района Карелии, упоминается ангел господен, который прилетает под окошко (Онежские былины, № 57), однако далее по тексту он также фигурирует как старицек. Эти взаимозамены красноречиво свидетельствуют о том, как сказители воспринимают фигуру странника. А отсюда и христианское осмысление сюжета в целом: сила Ильи Муромца ниспослана ему свыше. Сам Бог с помощью своих верных слуг наделяет богатыря силой и посылает его на защиту Земли Русской. Такое же осмысление должен получить и рассказ о беседе странников с отроком Иоанном.
Очевидно, что записанный на родине святого праведного Иоанна Кронштадтского текст глубоко традиционен. И хотя нельзя исключить, что информантам хорошо известны «книжные» рассказы о чудесных знамениях детства отца Иоанна, опубликованные его биографами и им самим, интерпретация события в устном рассказе дается в духе народной христианской легенды.
Устная традиция по-своему осмысляет факты биографии реального исторического лица. Совершенно независимо от книги возникают рассказы о благоукрасительской деятельности отца Иоанна Кронштадтского, направленной на развитие и рост родного села:
Да, у нас в Суре родился Иоанн Кронштадтский. И сестра у него здесь с семьей жила. Приезжал он часто к нам. Лечил людей. Руки налагал и молитвы читал. Спрашивал нас: «Хотите ли, сурчане, чтобы я вам всем дома каменные построил?» Сурчане собрались и решили, что не надо нам домов каменных, а построй нам лучше большой каменный монастырь. Иоанн подумал и сказал: «Хорошо, построю вам монастырь, только не будет он долго стоять». И действительно, скоро построили монастырь женский, а через несколько лет его и разрушили. В одной церкви только одна служба и была[xix].
Иоанн Кронштадтский хотел Суру городом сделать… Старые люди говорят, что он сделал, что Сура будет жить… Его встречали очень радостно. Уважали его. Он едет, денег кидает. Подбирают…
<А храмы при его поддержке построены?>
– При его. Он говорил: «Придет время, снова будете восстанавливать»[xx].
Во многих из них святой праведный Иоанн наделяется чудесной, почти магической силой:
Недалеко от Суры есть источник, говорят, что когда-то Иоанн Кронштадтский освятил его. И если помыться из этого источника, то комары перестают кусаться[xxi].
Мама мне все что-нибудь рассказывала про их. Кронштадтский приехал, говорит, и потом пришел к батюшку-то и говорит:
– Вот я у вас так сделаю, чтобы здесь крыс не было.
И у нас нет теперя крыс. Не бывало. Как-то привозили на пароходе, на барже крыс-то и хотели отпустить это, чтобы они расплодились ли, что ли… Они обратно на баржу убежали. Не хотят здесь оставаться. Он с молитвой обошел и говорит: «На моей родине этой твари не будет». И от Верколы и до конца Пинеги там все деревни – нет у нас крыс. Не любят Суру крысы[xxii].
Стремление подчеркнуть связь отца Иоанна Кронштадтского с Сурой, показать, что и после кончины своего земного пути он остается молитвенником за свою родину и ее покровителем, побуждает рассказчиков по-своему интерпретировать обстоятельства его похорон. Многие жители Суры считают, что похоронен отец Иоанн был не в Петербурге, в Иоанновском монастыре на реке Карповке, а неподалеку от Суры, в Роще – скиту Сурского Иоанно-Богословского монастыря:
Он где-то, говорят, захоронен здеся. Алексей говорил. У нас раньше по Суре пароход ходил. Пришел пароход, курьер. Ящик большой выгрузили. Никого не было. Повезли этот ящик в Рощу так, чтобы никто не видел. Туда Прямица-дорога. Прямицей везли и пели монашенки. Не очень громко пели. Это ночью. На лошади везли. И вот Алексей увидел.
Но ведь это предполагают. А точно никто не знает[xxiii].
Все записанные нами в селе Сура рассказы, хотя и не отличаются большим сюжетным разнообразием, представляют собою довольно цельный в смысловом отношении цикл. Возникающие почти на глазах собирателя, они в действительности продолжают многовековую традицию устной христианской легенды. И, наверное, именно поэтому позволяют проследить начало того процесса, когда «конкретный, порой далеко не безгрешный человек превращается в памяти людской в святого, почитаемого поколениями, становится персонифицированной традицией культуры и веры, притягательным образом прошлого, продолжающим свою уже не телесную жизнь в попечительстве над смертными и греховными, страждущими и бедствующими людьми, в наставительном и дарящем добро общении с ними»[xxiv].
Примечания
[i] ?eaioianeee N.A. Ia Naaa? n i. Eiaiiii e?iiooaaoneei // Nayoie i?aaaaiue Eiaii E?iiooaaoneee a ainiiieiaieyo naiiaeaoaa / Nino., iiaaio. oaenoa e eiiiaio. A.I.No?e?aa. – I., 1997. – N. 166.
[ii] N?.: ?acoiiaa E.A. Iioaaiiia ciaiea nia?aiaiiie ?onneie naiue: Auo. Oieueei?. Enoi?ey. – I., 2001. – N. 220–240.
[iii] ?eoaeuieoa n. No?a E?eia Oaai?iaia Io?eia (1929 a.?., ianoiay, a?aiioiay) iieacuaaea iia eieae, i?eiaaea?aaoea aua aa iaoa?e e oaoea – iiiaoeia No?neiai Eiaiii-Aiaineianeiai iiianou?y: No?neay ?aineay iaeoaeu ai eiy na. aiinoiea e aaaiaaeenoa Eiaiia Aiaineiaa ia ?iaeia i. i?ioiea?ay Eiaiia Na?aeaaa / Nino. Eaooeineay eaoiaiuy Oaeney. – NIa., 1901; Aooiaiua noeoioai?aiey eaoiaiee Oaenee, ianoiyoaeuieou Eaooeineiai Eiaiii-I?aaoa?aineiai iiianou?y. – NIa., 1898; Eii?eia e iia?aaaiea i. Eiaiia E?iiooaaoneiai. – NIa., 1909 e a?.
[iv] Enoi?iee ?eaie aiau: ?eciaiienaiea nayoiai i?aaaaiiai iooa Eiaiia E?iiooaaoneiai / Nino. I.E. Aieuoaeiaui. – NIa., 1997 (?ai?eioiia aini?iecaaaaiea ecaaiey 1910 a.); Nayoie i?aaaaiue Eiaii E?iiooaaoneee a ainiiieiaieyo naiiaeaoaa / Nino., iiaaio. oaenoa e eiiiaio. A.I.No?e?aa. – I., 1997 e a?.
[v] Iiy ?eciu ai O?enoa eee ieioou aooiaiiai o?acaaiey e nica?oaiey, aeaaiaiaaeiiai ?oanoaa, aooaaiiai eni?aaeaiey e iieiy a Aiaa / Ecaea?aiea ec aiaaieea i?ioiea?ay Eiaiia Eeue?a Na?aeaaa. – NIa., 1893; Iunee i ?acee?iuo i?aaiaoao o?enoeaineie aa?u e i?aanoaaiiinoe. – NIa., 1897; Ianeieuei neia a iaee?aiea e?ao?aiey a?aoa E.I. Oienoiai. – I., 1898; I?aaaa i Aiaa, i oa?eae, i ie?a e aooa ?aeiaa?aneie. Ec iiaiai aiaaieea. ?aciuoeaiey i?aaineaaiiai o?enoeaieia. – I., 1900; O?enoeaineay oeeinioey. – NIa., 1902; Iunee o?enoeaieia. – NIa., 1905 e a?.
[vi] Enoi?iee ?eaie aiau. – N. 16; Ieo?iiieeo Aaieaiei (Oaa?aieia). Ioao Eiaii E?iiooaaoneee. – I., 2000. – N. 36.
[vii] I. Eiaii E?iiooaaoneee. Aaoiaeia?aoey // Nayoie i?aaaaiue Eiaii E?iiooaaoneee a ainiiieiaieyo naiiaeaoaa. N. 14. Yoio ?a o?aaiaio ii?oe aac enea?aiee oeoe?oaony a ei.: Enoi?iee ?eaie aiau. – N. 20.
[viii] Ia yoi oeacuaaao e aieneii Aeaenaia?, iia?a?eeaay, ?oi «neo?ae aeaaiee, iniaaiii aaoneeo, ano?a?a?ony ia ?anoi a ?eoeyo nayouo e ?anneacao i i?aaaaieeao» (aieneii Aeaenaia? (Naiaiia-Oyiu-Oaiuneee). Ioao Eiaii E?iiooaaoneee. – I., 1998. – N. 11).
[ix] I. Eiaii E?iiooaaoneee. Aaoiaeia?aoey. – N. 14–15; aieneii Aeaenaia? (Naiaiia-Oyiu-Oaiuneee). Ioao Eiaii E?iiooaaoneee. – N. 12–13; Enoi?iee ?eaie aiau. – N. 23–24.
[x] aieneii Aeaenaia? (Naiaiia-Oyiu-Oaiuneee). Ioao Eiaii E?iiooaaoneee. – N. 13.
[xi] ?eoea e iiaaeae i?aiiaiaiiai e aiaiiiniiai iooa iaoaai Na?aey, eaoiaia ?aaiia?neaai e anay ?innee ?oaioai?oa / Nino. n. ea?iiiiaoii, iuia a?oeiaia?eoii Ieeiiii. – Nayoi-O?ieoeay Na?aeaaa Eaa?a, 1989 (?ai?eioiia aini?iecaaaaiea ecaaiey 1904 a.). – N. 14–19.
[xii] Записано Фадеевой Л.В. в д. прилук от Новиковой антонины Павловны (1936 г.р., образование 7 кл., род. в д. горушка).
[xiii] Oaaaaaa E.A. Eocyia ?anneacuaa?o… // ?eaay noa?eia. – 1994. – ? 3. – N. 52.
[xiv] Духовные стихи. Канты: Сборник духовных стихов Нижегородской области / Сост., вступ. ст., подгот. текстов, исслед. и коммент. Е.А.Бучилиной. – М., 1999. – № 98. – С. 272–273.
[xv] Oaaaaaa E.A. Eocyia ?anneacuaa?o… – N. 52.
[xvi] Aoaianuaa A.I. I?aaeneiaea e nia?aie? ia?iaiuo eaaaia // Ia?iaiua ?onneea eaaaiau A.I.Aoaianuaaa. – Iiaineae?ne. – 1990. – N. 19. N?. oae?a oaenou iaiaoeeo (? 2–7) e ?onneeo (? 1–4 e 8) eaaaia, i?eaaaaiiua A.I.Aoaianuaaui a ea?anoaa i?eia?a.
[xvii] Aoaianuaa – Ia?iaiua ?onneea eaaaiau A.I.Aoaianuaaa. – Iiaineae?ne, 1990; Oaaa?aieiaa – Ie?aai?ianeea o?enoeaineea eaaaiau: Nai?iee ia?iaiuo o?enoeaineeo eaaaia / Nino., anooi. no. e eiiiaio. ?.I.Oaaa?aieiaie. – Ie?iee Iiaai?ia, 1998.
[xviii] Онежские былины / Подбор былин и науч. ред. текстов Ю.М.Соколова; Подгот. текстов к печати, примеч. и словарь В.Чичерова. – М.: Издание ГЛМ, 1948. – № 170. – С. 649–650. Далее: Онежские былины.
[xix] Фадеева Л.В. Духовно-религиозные основы культурного ландшафта Пинежья (к проблеме иерархической организации культурного ландшафта) // Культурный ландшафт Русского Севера: Пинежье, Поморье. 1?й тем. вып. докл. семинара «Культурный ландшафт» / Авт. Калуцков В.Н., Иванова А.А., Давыдова Ю.А., Фадеева Л.В., Родионов Е.А. – М., 1998. – С. 84.
[xx] Записано Ивановой А.А. в с. Сура от Кучиной Екатерины Антоновны (1940 г.р., среднее образование, род. в д. Городецк).
[xxi] A?aiieeiaa I.A. Oieueei? A?oaiaaeuneiai e?ay (ec iaoa?eaeia a?oeaa eaai?aoi?ee oieueei?a IAO ei. I.A. Eiiiiiniaa). – A?oaiaaeune, 1999. – N. 33.
[xxii] Записано Фадеевой Л.В. в с. Сура от Малкиной Любови Алексеевны (1920 г.р., грамотная, мест.). Ср.: Дранникова Н.В. Фольклор Архангельского края… – С. 33.
[xxiii] Записано Фадеевой Л.В. в д. Прилук от Нехорошковой Галины Андреевны (1939 г.р., среднее образование, мест. урож., живет в г. Архангельске). Ср.: Дранникова Н.В. Фольклор Архангельского края… – С. 33.
[xxiv] ??uaaa O.A. Eaiiiecaoey nayouo eae eoeuoo?ioai??anoai // Neaayineee aeuiaiao 1998. – I., 1999. – N. 165.
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ
2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!
© Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта
© Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта
© Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта
Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова
