- О Центре
- Архив новостей
- Фотоальбом
- Photo collection
- Преподаватели в
магистратуре (фото) - Сотрудники
- Контакты
- Обратная связь
- Аудио
- Видео
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
- Программа по курсу УНПТ
- Планы семинарских занятий
- Вопросы к экзамену
- Список текстов для чтения
- Фольклорная практика
Магистратура
- Русский фольклор
- Филологический анализ
текста - История фольклористики
- Проблемы былиноведения
- Фольклор и миф
- Социальная антропология
- Прагматика фольклора
- Мифы и религии
народов мира - Планы семинаров
- Экзамены. Зачеты
- Вопросы к государственному экзамену
Аспирантура
- Программа для аспирантов по специальности "Фольклористика"
- Вопросы вступительного экзамена в аспирантуру
- Вопросы кандидатского минимума
ПРОЕКТЫ
- Гранты
- Информационно-справочная система
- Этнограф Петр Ефименко
- Устная история
Архангельского
Севера в фольклоре - Пинежские свадебные
и игровые песни - Электронный атлас
"Традиционная культура
Пинежья"
- Мультимедийный каталог традиционной культуры Русского Поморья
ПУБЛИКАЦИИ / Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология: Материалы V Международной школы молодого фольклориста (6 – 8 июня 2001 года) / Отв. ред. Н.В. Дранникова. – 2002. – 168 с.
Тучина О.А. (Архангельск) Пинежский свадебный обряд: мотивы и образная система причитаний
Причитания – один из древнейших поэтических жанров фольклора. К.В.Чистов так определяет их: «Это элегические ламентации (жалобы, плачи), которые считались традиционно-обязательными элементами некоторых семейных обрядов, преимущественно связанных с трагическими обстоятельствами и исполнялись женщинами»[i]. Жанр причитаний появился еще в эпоху, когда людям были присущи мифологические, анимистические и магические представления, которые легли в основу специфической поэтики причети. С течением времени подобные представления претерпевали изменения либо совсем утрачивались, сохранившись на уровне поэтической образности и символики. Некоторые исследователи считают, что причитания имели магический смысл и предназначение – обезопасить себя от таинственного существования смерти, от вредных воздействий покойника (или «лиминального существа»[ii]), позже стали служить выражению человеческих чувств. Таким образом, причеть теряет свой мифологический и эпический характер, приобретая лирические элементы, смешанные с бытовыми явлениями. Жанр причитаний генетически связан с древними обычаями и первоначально возник в похоронном обряде. Это объясняется пониманием свадебного обряда как «условных похорон», в основе которого лежит идея смерти невесты в одном качестве и возрождении в другом. На это указывал В.Я.Пропп: «Сказка сохранила следы некогда широко распространенного обряда посвящения юношества. Основным содержанием его был как бы переход в новое состояние, в иную, более зрелую возрастную категорию, и это в ряде случаев понималось как временная смерть»[iii].
В науке существует устойчивое мнение о развитости севернорусских причитаний с их специфическими особенностями и формами в сравнении с другими восточнославянскими регионами. Они характеризуются большой степенью сохранности и архаичности. Свадебные причитания – это тексты, исполняемые невестой, охватывающие близкий ей круг тем, описывающие ее переживания и чувства. От похоронных их отличает большая условность и вариативность стереотипных формул и тем в пределах одного текста и обряда. Это обусловлено тем, что они были не только естественным выражением трагических переживаний, но и способом выражения определенной обрядовой роли. Ориентируясь на ритуальную сторону обряда, К.В.Чистов подразделил первый тип причитаний на сговоренные, гостибные, баенные, собственно свадебные и плачи прощания с «красотой»[iv].
В своем исследовании мы использовали публикации свадебного обряда, зафиксированного Н.П.Колпаковой в 20?е годы XX века, которые были напечатаны в книге «Крестьянское искусство СССР», записи фольклорных экспедиций МГУ в Пинежский район в 1970?е годы, а также богатейшие материалы архива лаборатории фольклора Поморского государственного университета, собранные с 1998 – 2000 годы[v]. Нами поставлена задача – проанализировать образную систему, мотивы причитаний на материале пинежского свадебного обряда в фольклорно-этнографическом аспекте. Мы предприняли попытку выяснить происхождение и первоначальный смысл устойчивых мотивов и образов через призму обрядов и ритуалов, которые они сопровождают. Мотив понимается нами как структурообразующий элемент сюжетостроения причитаний, обладающий исторически сложившимся устойчивым значением.
В свое время К.В.Чистов отмечал, что «в севернорусской традиции в отличие от южнорусской и сибирской в большей степени развита растительная символика и отчасти символика птиц»[vi]. Попробуем доказать это утверждение и рассмотрим элементы растительной символики в текстах причитаний пинежского свадебного обряда. Для русского свадебного обряда и свадебной лирики самым распространенным является образ «дерева». Сюжетные мотивы с ним как в песнях, так и в причитаниях достаточно разнообразны. В лирических песнях их встречается гораздо больше, чем в причитаниях, где они представлены в редуцированных формах таких, как «темный лес», «дремучий лес», а также в устойчивых сочетаниях «дубовые столы», «дубовые полы». По народным представлениям, лес, чащоба – нечистое место, где обитают представители «иного» мира. Этим можно объяснить появление такого сюжета:
Уж и к родимому моему брателку Уж злые люди находили… В белу грудь ему поподали, В темный лес его заводили, В сырой бор да приводили
(Колпакова. С. 125)
Дуб в народном сознании соотносился с культом духов предков, отсюда в доме невесты и «столы дубовые», и «полы дубовые». Следующий сюжетный мотив восходит к апотропейным свойствам березы и ели, охраняющим невесту от вторжения жениха – представителя «чужого», а значит, опасного для нее мира:
Уж вы девушки-подружки, Уж вы батюшку да попросите… Пусть он засеке да путь дорожечку Уж и ельничком, и березничком, Чтоб молодцу не проехать.
(ОПП. С. 56)
Распространено также сравнение девушки-сговорёнки с засушенными цветами:
…На льду меня подломили, На цвету да обронили, На корню да подсушили.
(ОПП. С. 39)
«Сухой» актуализирует сему «мертвый», а мы знаем, что просватанная девушка условно умирает в прежнем своем качестве, поэтому такое уподобление оправдано для мифологического мышления. Растительная символика присутствует в примерах наших причитаний, но достаточно опосредовано.
Одной из особенностей поэтики причитаний является наличие устойчивых метафорических замен некоторых слов и терминов родства. Они появляются в результате запретов, наложенных, по древним представлениям, для того, чтобы уберечь невесту и других участников свадьбы от воздействия злых сил (исходящих от стороны жениха, самой невесты). В связи с этим отметим в причитаниях следующие обращения:
Ох, ясненькой соколочек, Сизонький да голубочек, Да любимый мой брателко… Уж и бела моя да лебедушка, Уж и сиза моя да голубушка, Любима родима да сестричушка…
(ОПП. С. 57)
Как мы уже отмечали, в свадьбе есть целый ряд ритуально-магических элементов, связанных с неузнаванием лиминального существа (переодевание, изменение прически). Высшей формой изменения явилось оборотничество, основанное на мифологических представлениях. Такой способ превращения сохранился в фольклорных жанрах, в том числе и в причитаниях. Проиллюстрируем этот мотив:
Полетай-ка, моя молодость, Во сыры боры, да во темны леса, Сядь-ка, да моя молодость, На саму на вершиноцку…
(Колпакова. С. 134)
Заместительной жертвой, умирающей вместо невесты, выступает «девья красота», олицетворяющая ее молодость и девичество. Поэтому ее «воля» птицей улетает «во сыры боры», т.е. умирает. Мы уже упоминали, что «расплетание косы» невесты – способ изменения ее статуса, также символизирует ее смерть в прежнем состоянии. Так, во время расплетания косы она причитает:
Уж я мочила русы волосы, Уж и ключевой водой да холодной, Уж я сушила-то русы волосы, Уж я на крылечке да на солнышке…
(ОПП. С. 49)
Волосы – средоточие жизненной силы человека, отсюда сушить их – значит уменьшать жизненную силу, сделать мертвыми, а вода (слеза) способна оказать оживляющее действие. Таким образом, действия с волосами олицетворяют умирание невесты и ее возрождение.
Символика брака, как перехода, реализуется в описании различных действий в текстах причитаний. Например, мотивы насилия:
Уж ко мне смело приходили, Уж на праву ножецку наступили, Уж за трубчату косу да захватили, Уж и белу личушко да пристыдили, Уж уста сахарны да осквернили.
(Колпакова. С. 131)
Причитания – жанр, исполняемый невестой и, следовательно, отражающий ее состояние, как лиминального существа. Обращаясь к подругам, невеста отмечала свою непохожесть на них:
Уж вы по лавочкам, да по крупочкам, Да рядочками по скамеечкам. Только одна я закручинилась Уж среди пола дубового, Уж стою я убиваюся и стою расшибаюся… Дойдите до меня доступитеся, Доступитеся да не страшитеся.
(ОПП. С. 39)
Эти мотивы появились из представлений о невесте, принадлежащей к другому миру и способной навредить другим или пострадать самой. В причитаниях есть указания на возрастные и социальные изменения статуса невесты:
Уж я иду да не по-старому, Уж я иду да не по-прежнему.
(ОПП. С. 39)
Мотив ритуальной слепоты, как признак принадлежности к иному миру, отразился в следующей строке:
Ох, темнешенько, девушки, тошнехонько…
(ОПП. С. 41)
Нечистота невесты, ее связь с иным миром, отрицательно влияет на все окружающее, по представлениям древних. Это нашло отражение в поэтике причитаний:
Уж я лесом шла, да фойка машется, Уж я лугом шла, да травка клонится, Я горами шла – песок сыплется, Уж я берегом шла – камень валится.
(Колпакова. С. 121)
Подчеркнутая неряшливость, истрепанность внешнего вида невесты связаны с ее переходным состоянием. Соотнесем это с обычаем на похоронах рядиться в ветхую одежду, отражавшую идею смерти[vii]:
У меня платье измято, У меня буйна головушка потрепана… Обуточки я много истоптала, Одеждушки много истрепала.
(ОПП. С. 70)
Немощь, бессилие невесты в образной системе причитаний обусловлена идеей смерти ее в прежнем статусе:
Уж не несут ли меня ноги резвые, Не ведут ли да оци ясные…
(Колпакова. С. 128)
Древние представления о мифологическом делении мира на «свой» и «иной» играли большую роль в свадебном ритуале. Сваты считались представителями «оборотного лица», поэтому, когда они приезжали в дом невесты (переходили границу миров), в качестве опознавания использовался звуковой код (шум, звон, стук) как профилактическое средство от нечистой силы. Этот элемент обряда претворился в текст причитаний:
Что у вас были за гости? Звонко-громко да приезжали?
(ОПП. С. 35)
Очень часто в причитаниях встречается образ воды. Вода – одна из стихий мироздания – имеет разнообразные свойства: с одной стороны, связана с потусторонним миром (река – путь в «иной» мир), с другой – источник жизни, несет идею возрождения (сравним с функциями живой и мертвой воды в сказках). Подобные представления нашли свое отражение в образной системе причитаний. Слезы невесты символизируют ее смерть в одном качестве и возрождение в другом:
Уж во слезах я во горючих, Уж во горючих я да во великом, Уж не бежат у меня горючие слезы, Уж побежали они да не вовремя… Уж натекутся они да реками, Уж набежатся они да ручьями.
(ОПП. С. 39)
Также в свадебном обряде имели место причитания невесты-сироты, обращенные к покойным родителям. Здесь реализуются древние магические представления славян о смерти, которые верили в идею бессмертия и связи мира живых и мира умерших, способных помогать друг другу:
Пробудился бы родитель мой татонька. Раскололась гробова доска. Открылись белы саваны. Размахнулись белы рученьки. Открылись очи ясные. Проговорили уста сахарные.
(Колпакова. С. 159)
так, мы рассмотрели мотивы и образную систему причитаний пинежского свадебного обряда с точки зрения генезиса и обрядовых функций. Сделаем основные выводы. Мы увидели, что причитания – наиболее устойчивый и древний жанр свадебной лирики, который в большей степени отражает генетическую связь свадебного и похоронного обрядов. Эта связь сохранилась на уровне образов, символики и мотивов причитаний, возникших на основе мифологических представлений о свадьбе как умирании невесты в одном качестве и возрождении в другом. Для раскрытия образа невесты как лиминального существа используется мотив ритуальной слепоты, немощи, ветхости одежды и непохожести на других. Примечательно, что в пинежских причитаниях, как и севернорусских в целом, встретились элементы растительной и орнитоморфной символики, в большей степени присущие свадебной лирической песне. Растительная символика реализуется в таких мотивах, как невеста – засушенный цветок, увод невесты в лес дремучий, а орнитоморфная – в устойчивых метафорических заменах (белый лебедь, ясный сокол) и персонификации «девьей красоты» в птицу. Нам встретились как ритуальные причитания, маркирующие определенный этап обряда (баенные, сговорные, причитания во время расплетания косы), так и лирико-повествовательные, отражающие общее эмоциональное состояние невесты, которые исполнялись в любой момент обряда. Причитания являлись неотъемлемой частью сложного свадебного комплекса и выполняли свои обрядовые функции. Во-первых, они передавали настроение и состояние невесты, во-вторых, выполняли ритуальную функцию, отражая определенные этапы обряда и отношение к ним участников. А в-третьих, несли психотерапевтическую функцию, облегчая тяжесть перехода невесты в другую половозрастную группу. Эмоциональное состояние невесты и трагизм ситуации раскрывался при помощи особых поэтических и языковых средств, а также общей тональности причитаний. В целом, пинежские свадебные причитания сохранили древнюю структуру и функции, а также поэтическую образность и традиционные мотивы причитаний.
Примечания
[i] Чистов К.В. Причитания у славян и финно-угорских народов // Обряды и обрядовый фольклор. – М.: Наука, 1982. – С.104.
[ii] Андреев Н.П., Виноградов Г.С. Русские плачи // Причитания. – Л., 1937. – С.13. (Биб-ка поэта).
[iii] Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Морфология волшебной сказки: Собрание трудов. – М.: Лабиринт, 1998. – С.141.
[iv] Чистов К.В. Русская причеть // Причитания. – Л.: Сов. писатель, 1960. – С.39–40.
[v] Колпакова Н.П. Свадебный обряд на реке Пинеге // Крестьянское искусство СССР. Вып. 2. Искусство Севера. – Л., 1928; Обрядовая поэзия Пинежья. (Русский традиционный фольклор в современных записях). – М.: Изд?во МГУ, 1980; Фольклорный архив Поморского государственного университета. – Фонд 14. – П. 303, П. 311, П. 312, П. 263.
[vi] Чистов К.В. Русская причеть // Причитания. – Л.: Сов. писатель, 1960. – С.39–41.
[vii] Бернштам Т.А. Свадебный плач в обрядовой культуре восточных славян XIX–XX вв. // Русский Север. – Л.: Наука, 1972. – С.143.
Список сокращений
Колпакова – Колпакова Н.П. Свадебный обряд на реке Пинеге // Крестьянское искусство СССР. Вып. 2. Искусство Севера. – Л., 1928. – С.117–187.
ОПП – Обрядовая поэзия Пинежья. (Русский традиционный фольклор в современных записях). – М.: Изд?во МГУ, 1980. – С. 33–86.
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ
2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!
© Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта
© Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта
© Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта
Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова
