- О Центре
- Архив новостей
- Фотоальбом
- Photo collection
- Преподаватели в
магистратуре (фото) - Сотрудники
- Контакты
- Обратная связь
- Аудио
- Видео
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
- Программа по курсу УНПТ
- Планы семинарских занятий
- Вопросы к экзамену
- Список текстов для чтения
- Фольклорная практика
Магистратура
- Русский фольклор
- Филологический анализ
текста - История фольклористики
- Проблемы былиноведения
- Фольклор и миф
- Социальная антропология
- Прагматика фольклора
- Мифы и религии
народов мира - Планы семинаров
- Экзамены. Зачеты
- Вопросы к государственному экзамену
Аспирантура
- Программа для аспирантов по специальности "Фольклористика"
- Вопросы вступительного экзамена в аспирантуру
- Вопросы кандидатского минимума
ПРОЕКТЫ
- Гранты
- Информационно-справочная система
- Этнограф Петр Ефименко
- Устная история
Архангельского
Севера в фольклоре - Пинежские свадебные
и игровые песни - Электронный атлас
"Традиционная культура
Пинежья"
- Мультимедийный каталог традиционной культуры Русского Поморья
ПУБЛИКАЦИИ / Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология. Выпуск 2 : Материалы VI Международной школы молодого фольклориста (22 – 24 ноября 2003 года) / Отв. ред. В.М. Гацак, Н.В. Дранникова. – 2004. – 222 с.
Иванова Т.Г. Мифологема и мотив (к вопросу о фольклористической терминологии).
Вопрос о научной терминологии - отнюдь не праздная проблема любой отрасли знания, в том числе фольклористики. Общеизвестно, что ученые нередко под одним и тем же термином понимают разные значения и, наоборот, одни и те же явления в научной речи именуют разными лексемами. Например, в одной из своих статей французская исследовательница Лиз Грюэль-Апер показала, что различное понимание термина "функция" в русской и французской научной речи вызвало определенные трудности при переводе на французский язык знаменитой книги В.Я. Проппа "Морфология сказки", а в конечном счете и непонимание определенных аспектов его исследовательской мысли французской аудиторией. С другой стороны, всем хорошо известно, как непросто складывалась в русской науке терминологическая система, например, в области жанронаименований. Так, былины во времена первого издания сборника Кирши Данилова (1804) назывались "стихотворениями"; в журналах 1830-х гг. - "сказками"; в 1860-е гг. в сборниках П.В. Киреевского и П.Н. Рыбникова - "песнями"; и лишь со времен А.Ф. Гильфердинга (1873) получили современное наименование "былины".
Следует сказать, что терминологическая неупорядоченность в области обозначения разных жанров - это отнюдь не прошедший этап в развитии фольклористики. По многим вопросам ученые до сих пор не могут договориться, что, например, показала недавняя дискуссия на конференции "Рябининские чтения - 2003", проходившей в Петрозаводске в сентябре 2003 г. Терминологическая проблематика поднималась и на недавней конференции "Гусли - русский народный инструмент", созванной в Фольклорно-этнографическом центре (Петербург) 4-5 ноября 2003 г.
История фольклористики свидетельствует, что время от времени ученые вынуждены обращаться к терминологической проблематике. Так, например, в 1908 году термин "фетишизм" стал предметом статьи В.Н. Харузиной , а через три десятка лет этому же термину была посвящена никогда не публиковавшаяся статья Д.К. Зеленина "Что разумеют ученые под термином "фетишизм"", подготовленная нами для очередного тома избранных трудов ученого. В результате разворачивающихся по поводу употребления того или иного термина дискуссий не только уточняется словоупотребление, но и обретается качественно новое понимание определенных проблем в области изучения народной культуры. Напомним, например, достаточно плодотворную дискуссию 1960-х гг. в области фольклорной текстологии (участники: К.В. Чистов, Б.Н. Путилов, С.Н. Азбелев и др.), в ходе которой прояснилось понимание таких феноменов (подчеркнем: не столько терминов, сколько самих феноменов), как "вариант", "версия", "редакция", "пратекст" и др.
В 1993 году вышел в свет словарь научной и народной терминологии "Восточнославянский фольклор", который во многом подводит некоторые итоги в терминологической области фольклористики. Однако повторяем, периодическое возвращение научной мысли к данной проблематике, на наш взгляд, - необходимое условие нормального развития науки о "живой старине".
В своем сообщении мы хотели бы еще раз остановиться на термине "мотив", содержание которого неоднократно становилось предметом обсуждения в нашей науке, и термине "мифологема", вошедшем в активное употребление лишь в последние два десятилетия. Проблема заключается в том, что в современной научной речи эти два термина нередко употребляются в одних и тех же контекстах, в одном и том же значении. Например, в интересной и глубокой статье М.Б. Плюхановой "Мифологема сыновней жертвы в государственно-историческом сознании Московского царства" слово "мифологема", как видим, заложено в заглавии самой статьи. В начале же работы исследовательская задача определяется автором следующим образом: "Ниже будет рассмотрен только один мотив (выделено нами. - Т. Я.), важный для словесности Московского царства - принесение властителем в жертву своего сына" . И в дальнейшем на протяжении всей статьи исследовательница оперирует терминами "мифологема" и "мотив" как синонимами.
В принципе можно согласиться с синонимическим пониманием этих терминов и с появлением в фольклористическом языке еще одного "модного" слова. Однако разумнее, вероятно, будет как-то разграничить названные понятия.
Начнем со слова "мифологема". Оно не зафиксировано в академическом семнадцатитомном "Словаре русского литературного языка", выходившем в 1950-1965 гг. Нет его и в популярнейшем толковом словаре С.И. Ожегова, и в четырехтомном академическом "Словаре русского языка" под редакцией А.П. Евгеньевой (1981-1984). Все это свидетельствует о том, что лексема "мифологема" широкого хождения до определенного времени в русском языке не имела. Данное слово мы нашли лишь в "Большом толковом словаре русского языка", вышедшем в 2000 году. Там приводится следующее толкование: мифологема - "сходная, повторяющаяся тема в мифах разных народов //Составной элемент мифа". Как видим, толкование связано исключительно с научной сферой.
Интересные данные дают картотеки Института лингвистических исследований (С.-Петербург). В так называемой Большой картотеке имеется всего три карточки на это слово (источники 1980-х гг.). В картотеке новых слов 1990-х гг. - 14 карточек. Эти примеры демонстрируют активное употребление данного слова в языке последнего времени, но не в области гуманитарной науки, а в общественно-политической сфере. Контексты следующие: "Не поддавайтесь нынешней моде и новым мифологемам: мол, надо создавать в стране нормальное цивилизованное общество..."; "историческая мифологема"; "одна из мифологем сталинского режима"; "мифологемы и идеологемы"; "русская мифологема - нечаевщина"; "внедрить в массовое сознание несколько мифологем" и т.д.
Однако напомним, что в научном языке слово "мифологема" (немецкого происхождения) употребляется по крайней мере с начала XX в. Например, П.П. Блонский в книге "Философия Плотина" (М., 1918), развивая мысль о том, что корни философии лежат в мифологических представлениях ("Путь философии - рациональная переработка мифа"), оперирует понятиями мифологема и философема. Однако до последней четверти XX столетия это слово в отечественной гуманитарной науке и в фольклористике, в частности, особой популярностью не пользовалось. Рискнем предположить, что активизация этого термина в фольклористическом языке напрямую связана с процессами, происходящими в области общественно-политической лексики. Это слово, рожденное в рамках научной речи, но поначалу употреблявшееся там достаточно спорадически, попав в конце 1980-х гг. в сферу общественной лексики и став там популярным, активизировало свои позиции и в области научного гуманитарного языка.
В специальных терминологических словарях, созданных в рамках фольклористики и этнографии в 1990-е гг., мы находим отдельные словарные статьи, посвященные слову "мифологема". В словаре научной и народной терминологии "Восточнославянский фольклор" в статье А.Л. Топоркова дается следующее определение: "Мифологема - единица мифологической системы, имеющая самостоятельную семантику". При этом подчеркивается, что мифологема "может формально совпадать с мотивом, но в отличие от мотива, который не перестает быть таковым при утрате самостоятельной семантики, мифологема существует только постольку, поскольку ее сохраняет".
В словаре "Народные знания. Фольклор. Народное искусство" А.К. Байбуриным предлагается следующая дефиниция: "Мифологема (нем. Mythologeme) - термин с неустоявшимся содержанием. Используется для обозначения единицы мифологического повествования. По отношению к мифу М. значит примерно то же, что мотив по отношению к фольклорному тексту? В отличие от мотива М. - менее дробная единица, обладающая более высоким таксонимическим рангом"8.
Термин "мотив", в отличие от "мифологемы", еще с XIX века занял прочное место в фольклористике. Общеизвестно, что наибольший вклад в теоретическое осмысление этого термина внес А.Н. Веселовский. Б.Н. Путилов в словарной статье словаря "Народные знания. Фольклор. Народное искусство" выделяет три значения, которые сложились в употреблении этого слова в языке науки о "живой старине". 1. Мотив - это "зерно сюжета", "формула, породившая сюжет". В языке современной науки зачастую параллельно с таким пониманием мотива употребляется словосочетание "сюжетная тема" (сюжетная тема "муж на свадьбе своей жены"). 2. "На инвариантном уровне, - пишет исследователь, - М. - это стереотип, схематическое обобщение ситуации, коллизии, события, поступка, характеристики (например, "чудесное рождение", "добывание оружия", "поиски суженой", "сон-предостережение", "получение волшебных предметов", "инцест брата и сестры")". 3. "На уровне отдельных текстов, - продолжает Б.Н. Путилов, говоря о мотиве, - это конкретная реализация стереотипа, схемы".
В 1980-е - 1990-е гг. в отечественной фольклористике была предпринята попытка ввести в научное употребление, вслед за американским исследователем А. Дандесом , термины "мотифема" и "алломотив". Н.Г. Черняева предлагала следующее разграничение понятий "мотифема", "мотив" и "алломотив": "Мотифема - инвариант отношения субъекта и объекта; мотив - конкретное воплощение отношения субъекта и объекта, а также тех атрибутов, пространственных и прочих характеристик, которые непосредственно включены в действие; алломотив - конкретная реализация субъекта, объекта, их отношения, атрибутов, пространственных и других показателей" \ Термин "мотифема", которым оперирует Н.Г. Черняева, таким образом, соответствует второму значению слова "мотив", выделенному Б.Н. Путиловым в его словарной статье, а термин "алломотив" -третьему. Содержание терминов "мотифема", "мотив", "алломотив" обсуждается и в обстоятельной статье Б.Н. Путилова "Веселовский и проблемы фольклорного мотива"12.
Однако практика научной речи показала, что в русской фольклористике термины "мотифема" и "алломотив" не прижились, недаром они отсутствуют в названных толковых и терминологических словарях. Большинство ученых продолжают употреблять лексему "мотив", придавая ей по необходимости различное значение, а в последние годы, как сказано выше, столь же активно бытует в научном языке слово "мифологема". Как видно из приведенных определений термина "мифологема", наукой осознается обозначенная выше проблема разграничения "мифологемы" и "мотива". Учитывая популярность названных терминов в современном языке, попытаемся высказать несколько соображений по поводу их употребления и проиллюстрируем свои положения отдельными примерами.
Первое замечание. Термином "мифологема" рационально, по-видимому, пользоваться тогда, когда мы имеем дело с верованиями, то есть с теми явлениями народной культуры, в которых эстетическое начало не становится еще доминирующим. Для русской традиции это, прежде всего, мифологические представления о низших представителях демонологического мира (леший, водяной, покойник, колдун и т.д.) и, равным образом, представления христианского плана (святые Илья, Микола, Егорий и др. в народной традиции). "Мотив" же, напротив, характеризует сферу фольклора, то есть жанры, в которых преобладает эстетическая функция (сказки, былины, баллады и т.д.). Другими словами, подчеркнем еще раз вслед за А.К. Байбуриным и А.Л. Топорковым, мифологема - единица исключительно мифологической системы (вера); мотив - единица фольклорной системы, представленной в виде художественных форм (неверие). Однако сразу же следует оговориться, что многие формы народной культуры, в которых категории "вера" / "неверие" находятся в диффузном состоянии, естественным образом поставят перед исследователями немалые проблемы в разграничении "мифологем" и "мотивов". Нам важно подчеркнуть, что в данном параметре разграничения рассматриваемых понятий присутствует генетический аспект: мифологема (как верование) предшествует мотиву (как воплощающемуся в художественных формах).
Второе. Мотив воплощается исключительно в вербальном (иногда: вербально-музыкальном) коде. Мифологема же, помимо слова (быличка), находит выражение и в акционально-предметном коде (обряд). В качестве примера приведем мифологему "договор человека с персонажем из иного мира". На обрядовом уровне известен, например, обряд договора (при посредстве пасхального яйца и определенных словесных формул) пастуха с лешим. На сугубо вербальном уровне в быличках, характеризующихся безусловной верой в рассказываемое, фольклористикой зафиксированы многочисленные устные рассказы о договоре того же пастуха с лешим, мельника с водяным, главы рыболовной артели с водяным и т. д. В популярной же сказке на сюжет СУС 1030 "Дележ урожая" ("Мне вершки, тебе корешки" - уговаривается человек с чертом (медведем) и сеет пшениц)'; на следующий год, когда сеют репу, вершки обещаны черту) анекдотическими средствами, художественными по своей сути, выражается крах веры в возможность договора человека с иномирным существом. В основе всех названных выше форм (обряд, быличка, сказка), повторяем, находится одна и та же мифологема - мифологема договора, - выраженная разными кодами (предметно-акциональный и вербальный). В сказке, к тому же, мы имеем пример трансформации мифологемы в мотив.
Третье. Учитывая несостоявшуюся попытку закрепления за терминами "мотифема", "мотив", "алломотив" таксономических (то есть иерархических, классификационных) отношений и исходя из популярности терминов "мотив" и "мифологема", целесообразно, по-видимому, и в области таксономии определить взаимоотношение данных терминов. Мифологема, на наш взгляд, отражает исключительно фольклористическое (то есть научное) сознание; мотив - реалия фольклорного сознания. Мотив - это конкретно-образное выражение той или иной мифологемы. Строго говоря, мифологема не может существовать вне мотива. Сознание древнего человека, не подымающееся до высот абстракции, ту или иную идею (например, идею возможности превращения или метаморфозы) могло выразить только в конкретных образах: превращение африканского воина во льва; богохульного русского мужика в медведя; молодой женщины, нелюбимой своею свекровкой, в рябину и т. д.
Таким образом, мы предлагаем мифологему рассматривать как категорию обобщающего уровня; мотив же - как частное воплощение той или иной мифологемы. Мифологем, в конечном счете, не так уж много. В связи с этим мы полагает целесообразным ввести понятие "базовые мифологемы". Назовем основные мифологемы, пронизывающие всю русскую народную культуру, как она сложилась на XVIII-XXI вв. Главной из них, без сомнения, является мифологема "своего" и "иного" мира. Представление о двух мирах во многом формируется благодаря известным частным оппозициям "правый"/"левый", "верх"/"низ", "восток"/"запад", "мужской"/"женский" и т. д.
Универсальны, наряду с представлением о "своем" и "ином" мирах, также следующие мифологемы: "мифологическое существо является хозяином определенного локуса"; "мифологическое существо появляется перед человеком"; "мифологический персонаж проявляет свое присутствие звуками"; "мифологический персонаж нечто предвещает"; "мифологический персонаж наказывает человека за что-либо"; "мифологический персонаж помогает человеку"; "хохот мифологического существа"; "танец мифологического существа"; "похищение" (мифологический персонаж похищает кого-то или нечто в нашем мире); "превращение" (кто-то кого-то превращает во что-то или добровольно превращается); "договор" (человек договаривается о чем-то с мифологическим существом); "жертвоприношение" (мифологическому существу приносится жертва); "брачная связь представителей двух миров".
Применительно к русской народной традиции нетрудно заметить, что названные мною мифологемы действительно универсальны. "Хозяевами" являются леший (леса), водяной (реки, озера), домовой (дома) и т. д. Человек договаривается с лешим (пастух по поводу стада), с водяным (глава рыболовной артели по поводу лова рыбы), с домовым (хозяин дома по поводу благополучия и достатка в доме) и т. д. Людей из нашего мира похищают и банник, и леший, и водяной и т. д. Названные мифологемы не просто остаются актуальными для сознания современного человека (в деревнях в банника по-прежнему верят), но и продуктивными. На их основе появляются новые конкретно-образные воплощения, складываются новые системы образов, характеризующиеся категорией "вера". Например, рассказы о НЛО и энлонавтах, рожденные второй половиной XX в., реализуют мифологемы и появления НЛО, и похищения, и брачных связей и др. Равным образом туристские рассказы о Черном Альпинисте строятся на мифологемах появления, наказания или помощи.
Список базовых (или универсальных) мифологем, вероятно, можно расширить, но в целом, повторяем, он не бесконечен. Во всяком случае, для русской традиции он достаточно ограничен. Многие мифологемы, когда-то, вероятно, важные для русского мифологического сознания, уже перестали существовать как мифологемы и перешли исключительно в область эстетическую - в сферу фольклорных мотивов. Например, на уровне верований мы не можем говорить о мифологеме "чудесное рождение" (рождение истинного героя от брака человека с мифологическим персонажем или рождение его вследствие магических действий). Однако мотив "чудесного рождения" занимает видное место в разных жанрах: и в былинной традиции (рождение Волхва Всеславьевича его матерью Марьей Всеславьевной от Змея) и, в особенности, в сказочной традиции (рождение богатыря Ивана Медвежье Ушко женщиной, похищенной медведем; рождение героя от съеденной рыбы, от горошины и т.д.).
И, наконец, последнее соображение, касающееся уже исключительно термина "мотив". Как известно, мотив играет определяющую роль в сюжетосложении. Этот аспект мотивов подробно разработан А.Н. Веселовским, а в наше время - Б.Н. Путиловым13. Процесс сюжетообразования осуществляется двумя путями: 1) дальнейшее повествовательное развитие самого данного мотива; 2) создание повествовательного поля путем взаимных комбинационных связей нескольких мотивов. Таким образом, мотив - это прежде всего повествовательная единица.
Если исходить из описанного выше понимания термина "мотив" и иметь в виду всю совокупность мотивов мирового фольклора, то можно говорить об их огромном множестве. Каждая мифологема воплощается во множестве конкретных образов. В связи с этим необходимо представлять механизмы данного воплощения.
Б.Н. Путилов писал: "Мотив может быть сведен к сочетанию: субъект - действие (состояние) - объект" . Существование этой триады объективно и выделение ее справедливо. Но можно, вероятно, выстроить и иную систему элементов, из которых строится мотив. В мотиве, на наш взгляд, есть четыре основных составляющих. Прежде всего, это действие или состояние, определяющее ту или иную сюжетную ситуацию. Вторым элементом являются мотивации и обстоятельства, при которых совершается действие. Третий элемент мотива - субъект действия и объект, на который оно направлено (то есть персонажи). Четвертый элемент - образная система.
Мотивации, обстоятельства, персонажи и образы составляют бесконечное многообразие мотивов, построенных на основе весьма ограниченного числа мифологем. В качестве примера приведем мифологему "превращение", воплощенную во множестве мотивов15. Прежде всего можно выделить группу мотивов, в которых некто превращает кого-то в кого-то / во что-то', и группу, в которых кто-то / что-то самостоятельно (добровольно) превращается в кого-то / во что-то. Сосредоточимся на первой группе. Мотивации и обстоятельства ситуации могут быть разными. Некто может превращать кого-то во что-то в целях наказания за что-либо. Так, древнегреческая богиня Афина превращает искусную ткачиху Арахну в паука в наказание за то, что та осмелилась состязаться с богиней в ткачестве. Согласно украинской легенде, св. Петр и Павел превращают в медведей жену и мужа, которые надели на себя шкуры, чтобы напугать апостолов. В южнославянском фольклоре есть сюжет, по которому Март-месяц, рассердившись на бабу, выгнавшую рано овец в горы, превратил ее и овец в камень, и т. д.
Мотивация наказания - отнюдь не единственная в реализации мифологемы "превращение". Некто может превратить кого-то во что-то вследствие мотивировки вредительства, преследуя какие-то корыстные цели. Например, в белорусской быличке колдун, затаив злобу на участников свадьбы, превращает мужчин в волков, женщин в сорок, невесту в кукушку. В норвежской сказке злобная ведьма превращает двенадцать королевичей в диких уток. Русская русалка превращает встреченного ею парня в цветок-василек. В русской сказке Баба-Яга, будучи повитухой, желая сделать свою дочь царицей, превращает чудесных младенцев, рожденных подлинной царицей, в волчат, и т. д.
Мотивацией превращения может быть и спасение кем-то кого-то в трудных обстоятельствах. Так, например, в украинском фольклоре вещая старуха превращает королевну Крупеничку в гречневое зернышко и в таком виде приносит ее из татарского плена на Русь. В другом сюжете Месяц превращает человека, бегущего от Смерти, в звезду.
Даже ограниченное число примеров наглядно демонстрирует, что активным действующим лицом (действователем) в разных мотивах, построенных на основе одной и той же мифологемы, могут быть условно-реальные лица (колдуны), мифологические персонажи низшего ранга (русалки), божества высшего ранга (Афина), христианские персонажи (св. Петр и Павел), сказочные герои (Баба-Яга) и т. д. Объектом приложения их магической силы могут быть как условно-реальные люди (участники свадебного обряда), так и персонажи художественных произведений (сказок). Образная система черпается из окружающего природного (животные, птицы, рыбы, деревья, цветы, камень и т. д.) и предметного мира. Итак, ограниченное число мифологем при безграничном количестве мотивов - такова фольклорно-мифологическая реальность.
Б.Н. Путилов склонен под термином мотив понимать и нарративные элементы без предикативного начала, то есть, помимо мотивов-действий и мотивов-ситуаций, он выделяет мотивы-речи, мотивы-описания, мотивы-характеристики, мотивы-диалоги и др. Мы полагаем, что эти элементы повествования должны рассматриваться в сфере стилистики и склонны под термином "мотив" понимать единицы исключительно повествовательного характера.
Таким образом, мы хотим для термина "мифологема" предложить дефиницию, в которой отражены взаимоотношения мифологемы и мотива: "Мифологема - единица мифологической системы, характеризующаяся категорией "вера", выраженная вербальным, вербально-музыкальным, акциональным и предметным кодом в народной традиции, выделенная на абстрактном уровне научным сознанием и воплощенная в народной культуре конкретно-образными средствами во множестве мотивов".
Сразу же скажем, что в научной речи в употреблении термина "мифологема" мы встречаем и иное понимание этого слова. Например, статья 1920-х гг. украинского фольклориста В. Петрова названа "М1тологема "сонця" в украiнських народних вiруваннях та вiзантийсько-геллiнiстичний культурний цикл"16. Нетрудно догадаться, что здесь рассматривается весь комплекс мифологических представлений о солнце в украинском фольклоре, а, следовательно, и множество разных по своему содержанию и происхождению мотивов, с ним связанных. В одном из трудов нашего времени, посвященном британской мифологии, слово "мифологема" употребляется в следующем контексте: "Камелот, Круглый стол, братство рыцарей, Грааль уже на исходе средневековья стали новыми мифологемами". Полагаем, что в тех случаях, когда мы имеем дело с понятийной областью мифологического сознания (солнце, дорога, дом, лес, вода, Грааль, Круглый стол и т. д.), рационально употреблять не слово "мифологема" или "мотив", а другой недавно вошедший в активное употребление термин - "концепт". Однако обсуждение его содержания находится уже за рамками данного сообщения.
Примечания
1 Грюэль-Апер Л. Размышления переводчика (По поводу перевода некоторых произведений русского фольклора и русской фольклористики на французский язык) // Russian Studies: Ежеквартальна русской филологии и культуры. 1995. №4. С. 82-97.
2 ХарузинаВ.Н. Заметки по поводу употребления слова фетишизм // Этнографическое обозрение. 1908. № 1/2. С. 78-118.
3 Чистое К.В. Современные проблемы текстологии русского фольклора. Доклад на заседании Эдиционно-текстологической комиссии V Международного съезда славистов. М., 1963; Путилов Б.Н. Современная фольклористика и проблемы текстологии//Русская литература. 1963. №
4. С. 100-113; Азбелев СМ. Текстология как вспомогательная историческая дисциплина // История СССР. 1966. № 4. С. 81-106; статьи в сборнике "Принципы текстологического изучения фольклора" (М.; Л., 1966) и др.
5 Восточно-славянский фольклор: Словарь научной и народной терминологии / Отв. ред. К.П. Кабашников. Минск, 1993.
6 Плюханова М.Б. Мифологема сыновней жертвы в государственно-историческом сознании Московского царства // Механизмы культуры. М., 1990. С. 153.
7 Большой толковый словарь русского языка / Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб., 2000. С. 546.
8 Топорков А.Л. Мифологема // Восточно-славянский фольклор: Словарь научной и народной терминологии. Минск, 1993. С. 154.
9 Бапбурт А.К. Мифологема // Народные знания. Фольклор. Народное искусство. М., 1991. С. 78 (Свод этногр. понятий и терминов; Вып. 4).
10 ПутиловБ.Н. Мотив // Там же. С. 83-85.
11 Dandes A. from etic to emic units in the structural study of folk-tales // Journal of American Folklore. 1962. Vol. 75. N 296.
12 Черняева Н.Г. Опыт изучения эпической памяти (на материале былин) //Типология и взаимосвязи фольклора народов СССР: Поэтика и стилистика. М., 1980. С. 109.
13 Путилов Б.Н. Веселовский и проблемы фольклорного мотива // Наследие Александра Веселовского: Исследования и материалы. СПб., 1992. С. 74-86.
14 Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент // Типологические исследования по фольклору. М., 1975. С. 141-155.
15 Путилов Б.Н. Веселовский и проблемы фольклорного мотива. С. 79.
16 Примеры взяты из составленного нами "Указателя основных мотивов и сюжетов" к известному классическому труду А.Н. Афанасьева. См.: А.Н.Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу: Справочно-библиографические материалы. М., 2000. С. 371-381.
17 Петров В. Мiтологема "сонця" в украiнських народних вiруваннях та вiзантийсько-геллiнiстичний культурний цикл //Етнографiчний вiсник. Киiв, 1927. Кн. 4. С. 88-119.
18 Мифология Британских островов: Энциклопедия / Сост. и общ. ред. К. Королева. М.. 2003. С. 104.
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ
2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!
© Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта
© Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта
© Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта
Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова
