- О Центре
- Архив новостей
- Фотоальбом
- Photo collection
- Преподаватели в
магистратуре (фото) - Сотрудники
- Контакты
- Обратная связь
- Аудио
- Видео
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
- Программа по курсу УНПТ
- Планы семинарских занятий
- Вопросы к экзамену
- Список текстов для чтения
- Фольклорная практика
Магистратура
- Русский фольклор
- Филологический анализ
текста - История фольклористики
- Проблемы былиноведения
- Фольклор и миф
- Социальная антропология
- Прагматика фольклора
- Мифы и религии
народов мира - Планы семинаров
- Экзамены. Зачеты
- Вопросы к государственному экзамену
Аспирантура
- Программа для аспирантов по специальности "Фольклористика"
- Вопросы вступительного экзамена в аспирантуру
- Вопросы кандидатского минимума
ПРОЕКТЫ
- Гранты
- Информационно-справочная система
- Этнограф Петр Ефименко
- Устная история
Архангельского
Севера в фольклоре - Пинежские свадебные
и игровые песни - Электронный атлас
"Традиционная культура
Пинежья"
- Мультимедийный каталог традиционной культуры Русского Поморья
ПУБЛИКАЦИИ / Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология. Выпуск 2 : Материалы VI Международной школы молодого фольклориста (22 – 24 ноября 2003 года) / Отв. ред. В.М. Гацак, Н.В. Дранникова. – 2004. – 222 с.
Лемешкин И. А.Д. Григорьев и чешская фольклористика. История публикации и рецензирования пражского тома «Архангельских былин» (1939)
"Архангельские былины и исторические песни" А.Д. Григорьева, как по содержанию, так и по перипетиям публикации, - памятник и неотъемлемая часть отечественной истории рубежа веков. Зарождение монументального собрания (1904) соотносится с эпохой имперской мощи и царского абсолютизма; третий том, второй по очереди издания, пришелся на период межреволюционного затишья (1910); последняя часть фольклорных текстов появилась после октябрьских потрясений и последовавших исторических катаклизмов (1939). Своими тремя томами знаменитое архангельское собрание "переплетает" основные вехи культурно-исторического слома XX века.
Особенно исторична судьба последнего, кулойского тома. Зыбкость нового порядка, отрезанность от научного мира по причине существовавших фронтов, а также скорый отъезд собирателя вслед за чешскими легионерами из России внесли неясность в дальнейшую судьбу издания. Варшава, Вязьма, Ростов-на-Дону, Томск, Бела, Ужгород, Пряшев, Прага - такова самая общая канва скитальчеств рукописи и ее автора. Пережив две революции и две войны (первую мировую и гражданскую), эпический запас Кулоя увидел свет с большим опозданием в эмиграции.
* * *
Для труда, претендующего на роль значимого научного начинания, критические отклики, приуроченные "к рождению", - необходимое условие дальнейшего существования. Как после крещения начинается "история" человека, так веские, взвешенные рецензии легализируют академическое "имя" чада. Пражский том "Архангельских былин" вошел в русскую былинологию и долгое время в ней существовал (в фондах спецхрана) инкогнито. Сборник "хромал", не шел в ногу со временем. Вместо набирающих силу новин (например, о Сталине, Чапаеве, полярниках и т.д.) "хромой московец"1 предлагал те же старины, объединял в своем собрании передовые и чуждые народу жанры. К числу последних принадлежали духовные стихи, к тому времени напрочь исчезнувшие из репертуара советского фольклора. Составленный "по-старому" сборник, созданный в эмиграции и изданный в Праге времен германского протектората Богемии и Моравии, у себя на родине исторически не мог получить заслуженной оценки.
Ныне, когда кулойские тексты полноправно вливаются в Свод русского фольклора, самое время вспомнить заграничные отклики на труд А.Д. Григорьева. События шестидесятилетней давности указывают, что завершение архангельского собрания не прошло "мимо науки". Прославленные слависты вовремя заметили и своим словом благословили кулойский том. Рецензии Я. Махала, М. Фасмера, В. Андерсона указали широкой научной общественности значимость и достоинства труда, вписали его в анналы мировой науки. Вплоть до сегодняшнего дня они остаются гарантом качества, залогом печатного благополучия и доброго будущего книги, изданной в далеком 1939 г.
Первая рецензия на труд А.Д. Григорьева принадлежит известному чешскому слависту, многолетнему профессору Карлова университета, Яну Махалу (Jan Hanus Machal). Автор монументального исследования "О bohatyrskem epose slovanskem" (1894) как никто иной был близок эпосоведению, обладал необходимым авторитетом, а поэтому именно он оповестил Чешскую академию наук и искусства (ЧАНИ) о былинах Кулоя. Участие ученого, без всякого сомнения, сыграло решающую роль. Само по себе известие, что "сам Я. Махал" взялся за рецензирование, для чешской научной общественности становилось негласным свидетельством ценности книги.
Процедура "рецензирования" хорошо прослеживается по протоколам III секции ЧАНИ, курирующей историко-филологическую науку. 24 марта 1926 г. в академию "поступила рукопись проф. Григорьева, содержащая третью часть русских былин"2. На этом же заседании решено "передать рукопись проф. Махалу для составления отчета"3. Судя по списку участников, известный эпосовед лично присутствовал на заседании, а значит, возможность его заочного назначения исключается. На очередном заседании 16 июня 1926 г. проф. Я. Махал "доложил о труде А.Д. Григорьева, предложил рукопись к изданию"4. Это событие послужило основой для внесения "Архангельских былин" в эдиционный план Академии.
Особенность данной рецензии заключается в том, что в письменном, а тем более печатном, варианте она никогда не существовала. В предисловии к кулойскому собранию А.Д. Григорьев "выразил искреннюю признательность... проф. Я. Махалу, рецензировавшему этот том по просьбе Академии"5. Благодарность собирателя не должна вводить в заблуждение: рецензирование прошло в стенах Академии, носило узко корпоративный, совещательный, а потому устный характер. Под понятием "рецензия" автор подразумевает вполне конкретную чешскую реалию. Аналогом рецензирования выступает здесь понятие podani zpravy, где zprava (чеш.) - "отчет, доклад о чем-либо". Таким образом, А.Д. Григорьев выражает благодарность не за рецензирование в настоящем смысле слова, а за информативное представление книги в ЧАНИ. Кроме научной оценки и общего отзыва, вовсе не исключающего некоторых критических замечаний, в докладе Я. Махала звучали ходатайство, рекомендация к публикации.
Несмотря на устную природу, пражская рецензия все же имеет свое материальное воплощение. В Литературном архиве Музея национальной литературы6 обнаружено письмо, адресованное Я. Махалу 22 февраля 1926 г., т.е. за месяц до официального назначения рецензента. В нем А.Д. Григорьев просит о ходатайстве и тут же в главных чертах излагает содержимое будущего отзыва. Для Я. Махала предстоящее рецензирование не оказалось, следовательно, сколько-нибудь неожиданным или затруднительным. Чешский профессор был заранее уведомлен, специально явился на заседание III секции и со всем знанием дела взялся за составление отчета. Отчитываясь 16 июня 1926 г. о былинах Кулоя, докладчик опирался на сведения, предоставленные самим же собирателем.
Документальное письмо А.Д. Григорьева послужило болванкой для устного доклада в стенах ЧАНИ, поэтому не помещено адресатом в картоны с личной корреспонденцией. Местонахождение письма внутри архива (в разрозненных подготовительных материалах7) указывает, что чешский ученый планировал вернуться к григорьевскому материалу для написания настоящей, печатной рецензии по случаю выхода издания в свет. К сожалению, смерть рецензента, совпавшая с публикацией кулойского тома, воспрепятствовала его намерениям.
Летом 1926 г. на заседании III секции ЧАНИ Я. Махал озвучил содержимое письма, дополнил полученную информацию немаловажной и обязательной для доклада составляющей - "важностью напечатания", от разъяснения которой автор корректно уклонился. Двоякий характер документа, одновременно письма и рецензии, делает его по настоящему исключительным. В пражской рецензии подспудно звучал голос самого собирателя. А.Д. Григорьев указал на достоинства и нужды сборника, познакомил с историей собрания, поделился собственной творческой биографией. В конечном итоге аргументы автора в изложении прославленного слависта были услышаны, а значит, благодарность за первое, столь важное рецензирование в равной мере относится и к А.Д. Григорьеву.
Рецензирование "Архангельских былин", неформальное и доверительное, подкреплялось многолетними профессиональными связями. Знакомство А.Д. Григорьева с чешским ученым началось задолго до эдиционных хлопот 1926-1939 гг. В 1905 г. А.Д. Григорьев от Московского университета направляется в заграничную командировку. Будучи в Австро-Венгрии, молодой ученый знакомится с "профессорами-славистами, преподаванием славянских языков и литератур и с национальной жизнью славянских народов"8. В феврале 1906 г. после годичного пребывания в Вене под патронажем В. Ягича А.Д. Григорьев предпринимает двухнедельную поездку в Галицию. Там и на обратном пути в Прагу (через Закарпатскую Русь и Словакию) знакомится с университетами, библиотеками, просветительскими учреждениями славян.
В марте 1906 г. А.Д. Григорьев уже в Праге. В письме Йозефу Караску, автору "Истории славянских литератур", читаем: "Мы уже месяц в Праге... Прага нам понравилась более, чем Вена. Я ходил две недели в университет на лекции, познакомился со многими профессорами; у которых был и на дому. Был и в Музее и занимался в библиотеке"9. О личном знакомстве с Я. Махалом говорит и документ автобиографического характера, хранящийся в Архиве канцлера президента республики. В нем собиратель вспоминает: "...прожил год в Вене и весною 1906 года приехал в Прагу. Здесь я познакомился с несколькими чешскими профессорами (Пастернаком, Поливкой, Махалом, Сметанкой и другими), а в Чешско-русской Едноте10 в один из вечеров прочел лекцию о русских былинах, которые я сам записывал в 1899, 1900 и 1901 годах в Архангельской губернии"11.
Лекция "Общие результаты работ собирателей и исследователей русских былин", прочитанная в феврале 1906 г. во Львове, а месяц спустя в пражском "Русском кружке", - важное связующее звено между А.Д. Григорьевым и Я. Махалом. Если выпускник Московского университета, оказавшись в Праге, на лекциях и в частных беседах на дому знакомится с местной профессурой и преподаванием славянских литератур, то Я. Махал обогащает себя сведениями иного рода. Пользуясь приездом искушенного собирателя, он из первых рук узнает то, что иначе было бы абсолютно недосягаемо для чешской филологической науки, а именно - подробности бытования эпоса на Русском Севере.
Спустя несколько месяцев после пражской встречи текст лекции в виде одноименной статьи печатается в сборнике "галицко-русской матицы". Статья застает молодого ученого в Мюнхене, где он "занимается у проф. Крумбахера12 византийской литературой и новогреческим языком"13. Сопроводив работу дарственной надписью, А.Д. Григорьев пересылает отдельный оттиск в Прагу. По смерти Я. Махала дарственный экземпляр оказался в фондах Славянской библиотеки14. Аккуратно переплетенный оттиск "Общих результатов" интересен многочисленными пометками, свидетельствующими о том, что чешский эпосовед внимательно изучил текст григорьевской лекции, использовал тезисы статьи в собственных научных изысканиях и педагогической практике.
Лекции Я. Махала о славянском эпосе15 позволяют выделить еще одну немаловажную особенность. Русский эпос пришел в западную фольклористику тремя волнами. Начало положил Кирша Данилов, вторая волна совпала с публикацией П.Н. Рыбникова, П.В. Киреевского, А.Ф. Гильфердинга, третья - вобрала работы А.В. Маркова, Н.Е. Ончукова, А.Д. Григорьева. Этим и ограничивался корпус русских эпических текстов, так как многочисленные записи первой трети XX в. для заграничных исследователей длительное время оставались недоступными16. Источниковедческий обзор русского эпоса не случайно у Я. Махала завершается "Архангельскими былинами". Собрание А.Д. Григорьева для него - авторитетный эпический сборник, замыкающий круг "подлинных" былинных текстов рубежа веков. Без старин Кулоя - последнего неизвестного очага эпической традиции - былинолргия, в представлении Я. Махала, не обладала законченной, целостной текстологической базой.
Мало какую книгу Я. Махал мог рецензировать с большим для себя удовлетворением. В известном собирателе фольклора чешский ученый видел не только эмигранта, нуждающегося в поддержке, но и близкого коллегу по интересам. Бесспорные достоинства кулойского тома подкреплялись "ученичеством" А.Д. Григорьева в Праге, многолетним профессиональным общением, потребностью коллегиальной взаимопомощи, но, прежде всего, - осознанием того, что с завершением "Архангельских былин" мировая наука обретет недостающий корпус "первозданных" эпических текстов. Не вызывает сомнения, что, усматривая в печатании дальнейший стимул развития науки, Я. Махал именно этой составляющей (необходимой для уяснения "важности публикации") дополнил авторецензию собирателя.
Письмо А.Д. Григорьева - остов пражской рецензии - начинается справкой об истории возникновения и публикации "Архангельских былин и исторических песен". Количество собранного материала, место записи пополняются годом и местом издания. Для удобства устного рецензирования в гидронимах старательно выделяется ударный слог. Воедино сводятся все для рецензирования необходимые данные. Большая часть приведенных сведений были хорошо известны чешскому фольклористу и без практического предназначения теряли всякий смысл.
Перед лицом чешской академической общественности особенно уместными оказались два довода собирателя. Первый тактически выверенный шаг заключался в апелляции к диалектологическому своеобразию издания. "Язык деревень Кулоя", выдержанный в былинных записях, сделал фольклорные тексты привлекательными для языковедов. Автор не случайно оговаривается, что будучи в Томске, занимался изучением русских говоров Сибири. Иная ипостась ученой деятельности А.Д. Григорьева ставила "Архангельские былины" в ряд комплексных начинаний, где фольклористика и этнография переплеталась с историей языка, диалектологией. Двойственная природа издания способствовала благосклонному обсуждению в "лингво-литературоведческой" секции Ч АНИ.
Положительному решению вопроса способствовало и вполне оправданное утверждение: "Пока я жив, я мог бы напечатать этот том точнее других, проверяя корректуру по моему рукописному черновику". Печатание рукописи под присмотром автора (с непременным сличением с полевыми записями) гарантировало аутентичность эпических текстов, а поэтому не терпело отлагательств. Факт публикации былин при жизни собирателя, при его активном участии ставит кулойский том в ряд весьма надежных научных изданий фольклорных текстов.
Исключительное значение кулойского собрания, языковая аутентичность былинных текстов, чрезвычайная скрупулезность собирателя - приблизительно одинаковый круг вопросов осмысляется в статьях Макса Фасмера и Вальтера Андерсона.
История возникновения немецких рецензий тесно связана с заметной фигурой чешской фольклористики Иржи Гораком (Jiri Horak). Знаток славянского песенного фольклора при жизни отличался особым "недугом": брал и не возвращал книги. "Архангельские былины и исторические песни" к числу не только невозвращенных, но и настольных книг присоединились в студенческие годы. Первый том молодой исследователь одалживает у своего научного руководителя "на лето". В 1910 г., через несколько лет после этого, Юрий Поливка ставит перед своим учеником ультиматум: "Дорогой друг! Мне необходим первый том "Архангельских былин". Прошу Вас, будьте любезны их принести"17. Настоятельная просьба обуславливалась необходимостью рецензирования следующего, мезенского тома18, однако так и неясно, была ли она удовлетворена.
Многолетнее интенсивное знакомство с архангельским собранием не прошло бесследно. Приблизительно одновременно в руках фольклориста оказываются "Архангельские былины" и "Ceske narodni pisne a tance" Ч. Голаса. Сравнительный анализ обоих собраний приводит ученого к выводу о безусловном преимуществе григорьевского метода сбора и публикации фольклорного материала. Особенно поражают его насыщенные экспедиционными наблюдениями биографические заметки о сказителях. И. Горак всецело поглощен архангельскими "новеллами": "Сборник Голаса уже изучаю. Слава его неутомимой собирательской деятельности, однако издательский труд равен нулю. Так, например, он нигде не упоминает о певцах, а ведь так важно (психологически и социологически) знать что-то о носителях народных песен. Как красиво, напротив, описывает Григорьев (Арх. был.) - которого я у Вас одолжил - своих информантов. Иногда это просто художественные портреты. У Голаса не знаем даже, к какому сословию певцы относятся, когда поют и т.д. Разделение должно быть по краям...19".
Продолжительная работа со сборником сформировала в молодом чешском ученом во многом тождественную позицию фольклориста-собирателя. Благодаря "Архангельским былинам" наведены мосты к творческому методу П.Н. Рыбникова, т.е. к расположению песен по районам бытования, а в пределах района - по певцам. Пристрастие к заметкам о сказителях отсылает к "доброй традиции, установленной Гильфердингом"20 (В. Андерсон). Влияние русской фольклористической школы, опосредованное А.Д. Григорьевым, в последующем сказалось на деятельности Института народной песни, бессменным руководителем-теоретиком которого являлся также И. Горак.
Эмиграция в Чехословакию открыла новый горизонт профессионального общения. К сожалению, григорьевские материалы в фонде чешского ученого крайне немногочисленны. Дело в том, что после Второй мировой войны И. Горак в качестве посла ЧССР перебирается в Москву. Переезду предшествовали известные проверки на благонадежность, а значит, и неизбежная чистка собственных архивов. О том, что интерес к фольклористическому кумиру молодости, а позднее ученому-эмигранту, не угасал, свидетельствуют безопасные материалы от третьих лиц, в числе которых -документы, раскрывающие предысторию заграничных рецензий.
В конце июня 1940 г. к И. Гораку обращается редактор "Zeitschrift fur slavische philologie" с просьбой прислать несколько изданий ЧАНИ. Книги необходимы профессору Кенигсбергского университета В. Андерсону для написания рецензий. "Проф. Вальтер Андерсон..., - пишет М. Фасмср, - хотел бы для моего Журнала написать о книге В. Тилле "Soupis ceskych pohadek" (Т. II, Ч. 2) и "Архангельских былинах" Григорьева (Т. II). Он попросил меня, чтобы я походатайствовал в вашей Академии об отправлении ему рецензионных экземпляров"21.
8 июля 1940 г. И. Горак передает просьбу М. Гисеку, секретарю III секции ЧАНИ, с краткой характеристикой будущего рецензента: "проф. Андерсон очень хороший специалист, который учился также и в Праге"22. Со своей стороны чешский ученый всячески поддерживает немецкую инициативу: "Настоятельно прошу Вас, чтобы проф. Фасмеру вышли навстречу и, если возможно, выслали требуемые публикации прямо на его адрес"23. Неожиданно получив по своему берлинскому адресу "Архангельские былины", известный немецкий славист находит целесообразным, не дожидаясь отзыва кенигсбергского профессора, поделиться собственным мнением. Рецензия М. Фасмера появилась в журнале "Deutsche Literaturzeitung" за 1941 г. (Вып. 39/40, С. 927-929).
Мозаика архангельского собрания, по мнению автора, в своей совокупности "существенно преобразует научные воззрения о распространении русской народной эпической поэзии". Много нового и ценного содержат этнографические очерки, неизменно сопровождающие каждый обследованный регион Русского Севера. Особую благодарность М. Фасмер, посвященный в историю и предысторию пражской публикации, высказывает в адрес покойного чешского рецензента, благодаря которому "последний том крупного собрания мог быть обнародован".
В остальном немецкий славист исходит из сопроводительного аппарата к "Архангельским былинам". С присущей пунктуальностью рецензент подчеркивает научную ориентацию автора (ученика Вс. Миллера), указывает объем томов, размер нотных приложений, в километрах перечисляет трудности путешествия, знакомит с издательскими проблемами и перипетиями в жизни собирателя. Не обладая собственной фольклористической концепцией, М. Фасмер целиком полагается на опыт собирателя и вслед за ним указывает "новые старины" (№№ 349, 350). При всем видимом механизме рецензирования ученый верно почувствовал значимость события. Собрание А.Д. Григорьева для него - "важнейший источник по изучению русского эпоса, источник, которому ввиду первичности материала не суждено устареть".
Единственное, что оставляет желать лучшего, это транскрипция фольклорного материала ("Transkription auch manchen Wunsch eines Sprachwissenschaftlers often laBt"). В стремлении донести текст в первозданном звучании собиратель вводит особые знаки для "неясных гласных", подробно оговаривает фиксацию йотированных, шипящих и т.д. К сожалению, принципы фонетической записи накладываются на действующее правописание. "С самого начала, - признается сам А.Д. Григорьев, - я отмечал особенности против литературного письма"24. "Фонетический алфавит" отягощен ерами, ятем, другой "мертвой" и часто вариативной графикой, как следствие - причудливый, с точки зрения искушенного лингвиста, языковой сдвиг, при котором на той же самой странице и даже строке загадочно сосуществуют транскрипция и правописный узус25.
Год спустя появляется вторая журнальная рецензия на "Архангельские былины и исторические песни". На страницах "Zeitschrift fur slavische philologie" за 1942 г. (Т. XVIII, С. 468-471) о труде А.Д. Григорьева высказывается квалифицированный фольклорист, последователь финской школы и одновременно - человек непростой эмигрантской судьбы. Завершение монументального собрания В. Андерсон воспринимает сквозь призму личностного опыта, профессионального и житейского. Язык рецензии содержателен, эмоционален, местами трагичен, местами лукав.
В отличие от своего предшественника рецензент более осторожен при выделении новых старин. По мнению В. Андерсона, "за исключением современной местной шутовской песни о воровстве Васьки Шишка неизвестного былинного материала на Кулое не обнаружено". Взвешенное утверждение ученого вполне согласуется с законами былинного сюжетосложения. Отсутствие нового материала не умаляет "Архангельские былины". Кулойский том знакомит с доселе неизвестным регионом, в новых записях представляет редкие сюжеты. Для истового приверженца историко-географического метода именно в этом кроется значимость пражской публикации.
Архангельские былины перед очами В. Андерсона возрождают "давно исчезнувший мир - мир старой патриархальной России, мир царского абсолютизма со всеми его недостатками и всеми достоинствами". Ученый-эмигрант с ностальгией вспоминает о былых временах, о безвозвратно утраченных патриархальных устоях, при которых знание старин по Кулою и Мезени процветало. В 1901 г. "голос бежал": старинщики Кулоя без особого стеснения делились богатым репертуаром. После исторических потрясений начала века ситуация на Русском Севере кардинально изменилась. "Старые перемерли, а молодые не на то несутся", - сетуют кулойские сказители двадцать лет спустя. Неумолим ход истории, и старая Россия с ее протяжными старинами и традиционными формами жизненного уклада, та эпическая Россия, которую так живо запечатлел А.Д. Григорьев в "Архангельских былинах", никогда больше не возродится - таков горестный лейтмотив рецензии 1942 г.
Большое внимание со стороны рецензента уделяется скрупулезности А.Д. Григорьева при записи и публикации песен. Ненавязчивый упрек в излишнем педантизме под пером В. Андерсона приобретает форму "фольклора о фольклористе". Из текста рецензии узнаем, что в пору издания мезенских текстов (1910) за собирателем прочно закрепилась слава "Григорьева-лисисицы". Странное прозвище, распространенное среди коллег-филологов, пристало к чересчур усидчивому ученому из-за того, что "в первом томе своих былин к тексту со словом лисица <он> поместил примечание: "в моем черновике лисисица"". "Второй том в еще большей степени переполнен подобными излишествами", и все же в устах В. Андерсона данный упрек звучит скорее как похвала, ибо, по внутреннему убеждению рецензента, "добротный филолог немыслим без известной доли педантизма".
* * *
Старины Кулоя, появившиеся в канун второй мировой войны на территории немецкого протектората, по вполне понятным причинам не нашли живого отклика в советской фольклористике. Молчание на родине ученого-эмигранта сторицей воздается заграничными откликами. За весьма почтенный труд рецензирования берутся выдающиеся представители западноевропейской филологии. Высказываясь о последнем томе, Я. Махал, М. Фасмер, В. Андерсон осмысляют "Архангельские былины и исторические песни" целиком, подводят итог крупному научному начинанию, увязшему в череде исторических катаклизмов.
Прославленный чешский знаток славянских древностей, знаменитый немецкий лингвист, видный представитель гельсингфорской школы фольклористики одинаково высоко ставят пражскую публикацию. Кулойский том обогащает былинологию редкими сюжетами, во всей полноте открывает пред очами науки девственный эпический край. По сравнению с позднейшими записями старины Кулоя, собранные до рокового рубежа отечественной истории, более многогранны, развернуты. На новом витке исторического развития и собирательской деятельности - в этом рецензенты оказались, к сожалению, правы - эпическому изводу Кулоя во всем многообразии традиционной формы не суждено было возродиться.
Издание 1939 г. явилось завершением славной серии, начатой в лоне царской России. При всей идеализации Императорской академии наук, ее традиций и трудов, рецензенты избежали механического возвеличивания былых заслуг. К оценке труда ученые приступают беспристрастно. Излишний педантизм и прорехи фонетической записи - вот основные камни преткновения архангельского сборника.
Кулойский том "Архангельских былин" при жизни собирателя не был обделен вниманием научной общественности. Опыт осмысления кулойского тома (Я. Махала, М. Фасмера, В. Андерсона) не устарел, но вполне согласуется с современным восприятием "Архангельских былин и исторических песен".
Приложения
I. Письмо-рецензия А.Д. Григорьева Яну Махалу (1926)
Глубокоуважаемый коллега!
В 1899, 1900 и 1901 годах я собрал в Архангельской губ. 424 былины и много напевов к ним. Издание записанных мною былин приняла на свой счет Импера торская Академия Наук. Первый том, содержащий 212 былин, записанных мною в Поморье и по р. Шнеге, я напечатал в 1904 г., а третий, содержащий 120 былин, записанных по р. Мезени, в 1910 году. Напечатать второй том, содержащий 92 былины, записанных по р. Кулою, на запад от р. Мезени, я не успел по разным причинам: сначала был занят печатанием других своих работ, а потом были Всемирная и гражданская войны. Из Варшавы, где я был профессором, я вместе с Варшавским университетом переехал в Ростов на Дону. Через два года (в 1917 г.) я переехал в Томск, где был в течение 5 лет профессором, деканом Историко-филологического факультета и проректором Томского университета. В виду существования фронтов я мог заниматься в Томске только изучением русских говоров Сибири. Выехав из России в 1922 году в Польшу, а в 1923 году в Чехию, я вывез с собою и оригинал второго тома "Архангельских былин и исторических песен". Теперь я окончательно подготовил его к печати и озабочен напечатанием его, т.к. Российская Академия Наук в настоящее время не может напечатать такого большого тома около 35 печатных листов. Летом я был в Праге, заходил к Вам, но Вы уже уехали на дачу. Поэтому я мог переговорить только с проф. Поливкой. Он подал мне надежду на то, что удастся напечатать второй том Арханг. былин при помощи Чешской Академии Наук. В виду болезни проф. Поливки" и своего переселения из Ужгорода в Пряшев (Presov)" я задержался с отправлением чистового оригинала второго тома в Чешскую Академию Наук и только теперь, 17-го февраля с.г., послал его в Чешскую Академию Наук с покорнейшей просьбой принять его печатание на свой счет с выдачей мне авторского гонорара.
Поэтому я обращаюсь теперь к Вам с покорнейшей просьбой походатайствовать со своей стороны перед Академией Наук о напечатаньи этого тома и о выдаче мне вознаграждения, т.к. при нынешних обстоятельствах это вознаграждение будет иметь для меня и моей многочисленной семьи большое значение. Пока я жив, я мог бы напечатать этот том точнее других, проверяя корректуру по моему рукописному черновику.
Мне не приходится говорить перед Вами о важности напечатания этого тома, заключающего в себе эпический запас всей северной реки, впадающей в Ледовитый океан, по которой в 1901 году знание былин-старин еще процветало, а теперь через 25 лет сильно ослабело, если не исчезло совсем. Он заключает в себе также некоторые новые сюжеты (напр. Проделки Васьки Шишка и др.) и редкие варианты. Не говорю уже о важности текстов с точки зрения языка деревень этой реки.
Зная Вашу любовь к славянскому эпосу, я смею надеяться, что Вы сделаете все возможное, чтобы помочь появлению этого тома "Арханг. былин и историч. песен" в печати на счет Чешской Академии Наук.
С истинным уважением, готовый к услугам
проф. А. Григорьев.
Мой адрес: Presov na Slovensku. Majzesova ulica, 16. Prof. Alexandria Grigorjevu.
22 февраля 1926 года.
II. Рецензия М. Фасмера (1940)
Alex. Grigorjev [... ординарный профессор в университете Ростова на Дону]. Архангельские былины и исторические песни. Bd. 2. Prag, Tschech. Akad. D. Wiss., 1939. VIII u. 590 S. gr. 8°.
Die russische Volksepik bildet nach dem Ausspruch des verstorbenen danischen Slavisten St. Rozniecki eine von den groBen Uberraschungen. durch die sich das russische Volk um die Weltliteratur verdient gemacht hat. Die meisten russischen epischen Lieder sind bekanntlich erst im Laufe des 19. Jhdts. aufgezeichhet worden. Das Gouv. Archangelsk als Fundgrube von Heldenliedern wurde spater als andere nordrassische Gebiete fiir die Forschung entdeckt und zwar ungefahr gleichzeitig durch drei russische Gelehrte, Grigorjev, Markov und Oncukov, von denen zwei (Grigorjev und Markov) bezeichnenderweise der Moskauer Schule Vsevolod Millers entstammen und offenbar durch ihn zu ihren Forschungsreisen angeregt worden sind. Die Ergebnisse der folkloristischen Erhebungen Grigorjevs sind in drei groBen Banden niedergelegt. Bd. I (1904) enthalt Sammlungen vom Pomorje (Kiistenland westl. Archangelsk) und von der Pinega, Bd. 3 (1910) bringt die Ausbeute aus dem Mezen-Gebiet; der zuletzt erschienene Bd. 2 enthalt Lieder vom Kuloj-FluB. Wie schwierig es war, diese entlegenen Gebiete zu bereisen, zeigt uns der Bericht iiber die dritte Reise, wo festgestellt wird, daB mit der Eisenbahn 2098 km, mit dem Dampfer 180 km, auf Booten 540, mit Pferden 820 km und zu Fu6 62 zuriickzulegen waren. Die Sammlungen Grigorjevs sind uberaus reichhaltig. Bd. I umfaBte IX u. 708 Seiten, Bd. 3 wurde noch umfangreicher (XIV u. 732 S. u. 32 S: Notenbeilagen). Urspriinglich bestand die Absicht, Bd. 2 und 3 gleichzeitig erscheinen zu lassen. Die Druckerei der Russischen Akademie d. Wiss. war aber iiberlastet, und Bd. 2 sollte bei einer anderen Druckerei gesetzt werden. Die Angelegenheit verzogerte sich, dann kamen mannigfache Schwierigkeiten im personlichen I.eben des Vf., der wahrend des Weltkrieges seine Warschauer Professur zuerst gegen Rostov am Don und dann gegen Tomsk in Sibirien eintauschen muBte, um schlieBlich als Emigrant eine Lehrerstelle in der Slovakei zu erhalten. Gliicklicherweise gelang es Gr., das Manuskript von Bd. 2 aus dem bolschewistischen Chaos zu retten. Der Tschechischen Akademie und besonders Prof. J. Machal, ihrem Gutachter, ist es zu danken, daB der letzte Band der groBen Sammlung veroffentlicht werden konnte, wie sie auch bei anderen vom Bolschewismus unterbrochenen Publikationen helfend eingegriffen hat. Die Wissenschaft hat alle Ursache, Herrn Gr. fur seine entsagungsvolle Arbeit dankbar zu sein, denn neben wichtigen Varianten schon bekannter epischer Lieder enthalt die Sammlung auch bisher unbekannte Lieder, z. B. iiber den Sieg der Tschernigower Helden des Fursten Oleg, mit Svjatogor an der Spitze, iiber die Heere des Fursten Dodon, nebst weiteren Taten des Svjatogor, ferner die Vermahhmg des Vladimir mit einer griechischen Furstentochter u. a. m. Dariiber hinaus hat die ganze Veroffentlichung die wissenschaftlichen Anschauungen u'ber die Verbreitung der russischen Volksepik nicht unwesentlich modifiziert, indem sie den groBen Reichtum des Archangelsker Gebietes an epischen Liedern deutlich vor Augen fiihrte.
Vor hundert Jahren haben Jakob Grimm und andere dafiir gesorgt, daB entsagungsvolle Sammeltatigkeit auf dem Gebiete der Volkspoesie in deutschen wissenschaftlichen Zeitschriften nach Gebuhr gewurdigt wurde. Heute interessieren sich weite Kreise weniger fur derartige Sammlungen. Moge jedoch der Vf., dem das Schicksal eine ruhige akademische Tatigkeit versagt hat, iiberzeugt sein, daB nicht nur russische Fachleute seine Sammlung, wenngleich ihre Transkription auch manchen Wunsch eines Sprachwissenschaftlers offen laBt, als eine der wichtigsten Quellen zur Erforschung der russischen Epik ansehen, die wegen der Ursprunglichkeit des Materials nicht veralten kann. Daneben soil hier mit Dank hervorgehoben werden, daB auch die Schilderung von Land und Leuten bei Gr. viel Neues und Wertvolles enthalt.
M. Vasmer
Berlin-Wilmerdorf.
Перевод
Алексей Григорьев [бывший ординарный профессор университета Ростова на Дону], Архангельские былины и исторические песни. Т. II. Прага: Чешская Академия Наук, 1939. VIII, 590 с. (gr. 8°)
Русская народная эпическая поэзия, по словам покойного датского слависта С. Рожнецкого, - та неожиданная величина, благодаря которой русский народ занял в мировой словесности заслуженное место. Большинство русских эпических песен, как известно, было записано в течение XIX века. В науке славу сокровищницы героического эпоса Архангельская губерния получает позднее других северорусских областей, а именно - стараниями одновременно трех русских ученых: А.Д. Григорьева, А.В. Маркова и Н.Е. Ончукова. Два из них (Григорьев и Марков) неслучайно - воспитанники московской школы Всеволода Миллера и явно им же побуждены к экспедиционной деятельности. Результаты фольклорных разысканий А.Д. Григорьева объединены в трех больших томах. Том I (1904) содержит коллекции из Поморья (побережье западнее Архангельска) и Пинеги, том III (1910) приносит материал из Мезенского края. Появившейся, наконец-то, II том содержит песни по реке Кулой. Насколько трудно было путешествовать через весь этот далекий край, говорит отчет о третьей поездке, где сообщается, что преодолено 2 098 км по железной дороге, 180 км на пароходах, 540 км на лодках, 820 км на лошадях и 62 км пройдено пешком. Собрание А.Д. Григорьева чрезвычайно содержательно. Том I охватывает IX и 708 страниц, том 3 еще более объемист (XIV и 732 с. и 32 стр. нотных приложений). Первоначально II и III тома намеревались издать одновременно, однако типография Российской Академии Наук была перегружена, а потому II том перенесен в другую типографию. Дело затягивалось, затем наступили различные осложнения в личной жизни ученого, который сначала, во время мировой войны, должен был сменить свою Варшавскую профессуру на место в Ростове-на-Дону, затем - на Томск в Сибири, и, в конце концов, как эмигрант получил место преподавателя в Словакии. Стараниями А.Д. Григорьева рукопись II тома, к счастью, удалось спасти от большевистского хаоса. Необходимо поблагодарить Чешскую Академию и, в особенности, ее эксперта - проф. Я. Махала за то, что последний том крупного собрания мог быть обнародован. Тем очередной раз оказана помощь большевизмом прерванным изданиям. Наука имеет все основания быть благодарной господину Григорьеву за его самоотверженную работу, ибо собрание, помимо важных вариантов к уже известным эпическим песням, содержит и до сих пор неизвестные старины, например, о победе черниговских богатырей кн. Олега, со Святогором во главе, над войсками кн. Додона, дальнейшие деяния Свято гора; женитьбу Владимира на греческой княжне и т.д. Сверх того вся публикация существенно преобразует научные воззрения о распространении русской народной эпической поэзии, так как со всей отчетливостью открывает пред нашим взором огромное эпическое песенное богатство архангельского края.
Столетие назад Якоб Гримм и другие заботились о том, чтобы самоотверженная собирательская деятельность в области народной поэзии по достоинству оценивалась на страницах немецких научных журналов. Сегодня широкие круги общественности менее интересуются такими собраниями. Тем не менее, автор, по воле рока лишенный размеренной академической карьеры, может быть уверен, что его собрание (пусть полностью не отвечающее фонологическим требованиям) не только для русских ученых - важнейший источник по изучению русского эпоса, источник, которому ввиду первичности материала не суждено устареть. Наряду с этим следует выразить особую благодарность А.Д. Григорьеву за бытописатель-ные очерки, содержащие много нового и ценного.
М. Фасмер
Берлин-Вильмердорф
Условные сокращения
AAV CR - Archiv Akademie ved Ceske republiky (Архив Академии наук Чешской республики)
АНМР - Archiv hlavniho mesta Prahy (Архив города Праги)
AKPR - Archiv kancelafe prezidenta republiky (Архив канцлера президента республики)
ASK pri NK CR - Archiv Slovanske knihovny pfi Narodni knihovne Ceske republiky (Архив Славянской библиотеки при Национальной библиотеке Чешской республики)
LA PNP - Literarnf archiv Pamatniku narodniho pisemnictvi (Литературный архив Музея национальной литературы)
SK pri NK CR - Slovanska knihovna pfi Narodni knihovne Ceske republiky (Славянская библиотека при Национальной библиотеке Чешской республики)
SUAP - Statni ustfedni archiv v Praze (Центральный государственный архив в Праге)
CAVU - Ceska Akademie ved a urneni (Чешская Академия наук и искусства)
Примечания
1 "Хромым московцем", по свидетельству О. Озаровской. прослыл А.Д. Григорьев после экспедиции 1901 г. В таком виде двадцать лет спустя среди кулойчан жила память о собирателе, в свою пору - студенте Московского университета. О врожденном дефекте, хромоте, вспоминает внук ученого Алекс Грегор. Шагая одной ногой по мостовой, другой по тротуару (бордюру), дед пугал доверчивого внука обострением недуга, дескать, "сегодня как-то больше хромаю".
2 AAV CR. Фонд: CAVU. Сигн. П-4, инв. № 28. (Протокол № 205 заседания III секции ЧАНИ).
3 Там же.
4 Там же. Протокол № 207.
5 Григорьев А.Д. Предисловие // Byliny a historicke pisne archangelske. Т. П. Praha: Ceska akademie ved a umeni, 1939. C. IX-XI.
6 Заведующий Литературным архивом Музея национальной литературы проф. Надежда Мацурова любезно содействовала работе с необработанным и поэтому официально "закрытым" фондом Яна Махала, за что выражаем глубокую признательность.
7 LA PNP. Фонд: Machal Jan. Ex 5/A/23. Архив перед смертью упорядочил сам Я. Махал. В настоящее время письмо А.Д. Григорьева для удобства работы помещено в личную корреспонденцию ученого. Картон № 1.
8 АНМР. Фонд: Ruska svobodna drive lidova universita v Praze. Картон 9, лист 281 (Краткое curriculum vitae проф. А.Д. Григорьева).
9 LA PNP. Фонд: Karasek Josef. LA 349/36 00663 (Письмо А.Д. Григорьева И. Караску от 07.03.1906 г.).
10 Богемизм. Чеш. jednota - "общество, объединение".
11 AKPR. R 23281/36 (Просьба на имя канцлера от 14.07.1936 г.).
12 Крумбахер (Krumbacher) Карл (1856-1909) - немецкий историк-византинист.
13 АНМР. Фонд: Ruska svobodna drive lidova universita v Praze. Картон 9, лист 281 (Краткое curriculum vitae проф. А.Д. Григорьева).
14 SK pfi NK CR. Rd 6824 (А.Д. Григорьев "Общие результаты собирателей и исследователей русских былин" - авторский дар проф. Я. Махалу).
15 LA PNP. Фонд: Machal Jan. Ex 5/A/10. Slovanska epika (Pfednasky).
16 Исключение составляет Р. Траутман, в 1931 г. посетивший СССР и лично ознакомившийся с записями 20-х гг.
17 AAV CR. Фонд: Jifi Horak. Картон № 13, инв. № 977.
18 Polfvka J. Neuer Arbeiten zur slawischen Volkskunde. 3. Russisch in den Jahren 1909-1911 // Zeitschrift des Vereins fur Volkskunde in Berlin. Heft 3. 1912. S. 302-318.
19 LA PNP. Фонд: Polivka Jifi. 15/B/24. (Письмо И. Горака б.д.).
20 Здесь и далее ссылки на рецензии приводятся по настоящей публикации.
21 AAV CR. Фонд: Horak Jiri Сигн. II Ы, инв. № 1304. (Открытка М. Фасмера И. Гораку от 26.06.1940 г.)
22 AAV CR. Фонд: Horak Jifi. Сигн. II Ы, инв. № 465. (Копия письма И. Горака М. Гисеку от 08.07.1940 г.)
23 Там же.
24 Григорьев А.Д. Предисловие // Архангельские былины и исторические песни. Т. I. M., 1904. C.XIII-LX.
25 Например, Киёфъ градъ (21475), Юевъ градъ (214268), Юефъ гратъ (214274); липюфского (214174), по московского (1411) и т.д.
26 Озаровская О. Северная экспедиция 1921 г. в Архангельской губ. // Slavia. 1928. Rocnik VII. SeSit 2. S, 405-13.
27 Ю. Поливка (1858-1933) - известный чешский славист, один из основоположников славянской сравнительной фольклористики, профессор славянской филологии Карлова университета. Встреча состоялась в июле 1925 г. Помимо "Архангельских былин", обсуждалась возможность издания "Говоров Сибири". Ю. Поливка не раз ходатайствовал "по делу Григорьева" в чехословацких учреждениях и ведомствах различного уровня.
28 Болезнь постигла Ю. Поливку в Москве во время чествования двухсотлетия Российской академии наук (4-6 ноября 1925). Нерадостные вести из России сильно обеспокоили чешскую общественность. Длительное ожидание и встреча Ю. Поливки нашли отражение в периодике тех лет. Возвращения ученого с нетерпением ожидала вся русская эмиграция. Покровитель русской науки, побывавший в СССР, мог дать ответ на насущный вопрос: "Как живется ученым в России?". См. письма А.Д. Григорьева Ю. Поливке от 17.11.1926 (Мартынова A.M. Письма А.Д. Григорьева в архивах Праги // Из истории русской фольклористики. Вып. 4-5. СПб.: "Дмитрий Булапин", 1998. С. 5-8.)
29 Подготовка к печати второго тома "Архангельских былин" совпала с наиболее трудным периодом в жизни ученого-эмигранта. Смена ужгородской гимназии на пряшевскую произошла против воли А.Д. Григорьева. За год до этого события собиратель жалуется на несносные условия работы: "занимая место договорного "профессора"... не чувствую себя прочно: здесь тенденция отказывать русским и набирать украинцев, и поэтому я уже два раза получал вместе с другими отказы, но потом оставляли" (ASK pfi NK CR. _T-A 838/3772 - письмо А.Д. Григорьева на имя Н.Н. Дурново от 19.11.1924 г.) К началу нового учебного года А.Д. Григорьев лишается своего места в Ужгороде. Официальная мотивировка - профессор "совершенно не в состоянии возбудить у своих учеников послушание". Так в судьбе ученого сказалась борьба за языковую и культурную ориентацию Закарпатской Руси. Благодаря ходатайству Ю. Поливки и В. А. Францева, А.Д. Григорьев с 1 сентября 1925 г. назначен преподавателем русского языка в пряшевской реальной гимназии. Поспешный переезд в Пряшев состоялся 5 сентября 1925 г. В связи с трудностями устройства на новом месте, жена и дети на какое-то время остались в Ужгороде.
30 М. Фасмер перечисляет "новые старины", выделенные А.Д. Григорьевым во вступительной статье к кулойскому собранию: "Среди записанных мною старин являются новыми следующие восемь старин: 1. "Победа богатырей князя Олега Черниговского, со Святогором Романовичем во главе, над войсками князя Д од она; купанье Святогора с Ильей Муромцем, Добрыней и Алешей Поповичем, смерть в гробу и погребение Святогора". 2. "Молодость Добрыни, жалоба на него князю, оправдания Добрыни" (300 с лишком стихов"; "Добрыня и Маринка" (80 стихов"; 3. "Женитьба князя Владимира на указанной и привезенной Добрынею греческой княжне; Илья Муромец и Удолище"; 4. "Мамаево побоище" (Добрыня, Околышк и Алеша Попович, по приказу княгини, освобождают Киев от Скурлавца); 5. "Женитьба молодца" (если только она не из Дуная); 6. "Васька-пьяница отвозит дани Ордянному королю"; 7. "Проделки Васьки Шишка"; 8. "Старина о льдине и бое женщине" (стр. 25).
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ
2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!
© Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта
© Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта
© Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта
Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова
