- О Центре
- Архив новостей
- Фотоальбом
- Photo collection
- Преподаватели в
магистратуре (фото) - Сотрудники
- Контакты
- Обратная связь
- Аудио
- Видео
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
- Программа по курсу УНПТ
- Планы семинарских занятий
- Вопросы к экзамену
- Список текстов для чтения
- Фольклорная практика
Магистратура
- Русский фольклор
- Филологический анализ
текста - История фольклористики
- Проблемы былиноведения
- Фольклор и миф
- Социальная антропология
- Прагматика фольклора
- Мифы и религии
народов мира - Планы семинаров
- Экзамены. Зачеты
- Вопросы к государственному экзамену
Аспирантура
- Программа для аспирантов по специальности "Фольклористика"
- Вопросы вступительного экзамена в аспирантуру
- Вопросы кандидатского минимума
ПРОЕКТЫ
- Гранты
- Информационно-справочная система
- Этнограф Петр Ефименко
- Устная история
Архангельского
Севера в фольклоре - Пинежские свадебные
и игровые песни - Электронный атлас
"Традиционная культура
Пинежья"
- Мультимедийный каталог традиционной культуры Русского Поморья
ПУБЛИКАЦИИ / Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология. Выпуск 2 : Материалы VI Международной школы молодого фольклориста (22 – 24 ноября 2003 года) / Отв. ред. В.М. Гацак, Н.В. Дранникова. – 2004. – 222 с.
Лурье М.Л. Несколько замечаний о современных граффити
Давно известно, что граффити - чрезвычайно древнее и достаточно устойчивое в своих формах явление народной культуры. Сам термин, ассоциирующийся в нынешнее время с непристойными словами на заборе или красочной разрисовкой трамваев и бетонных ограждений, изначально был введен учеными для обозначения древних и средневековых настенных надписей и изображений1. Однако найти общий подход для описания современных городских граффити оказалось неожиданно трудной задачей, т. к. это понятие объединило множество форм, изучаемых в рамках различных научных дисциплин и в различных контекстах. За последние четыре десятилетия о современных граффити написаны сотни работ. Граффити привлекали внимание фольклористов, лингвистов, антропологов, психологов, социологов. Джейн Гэдсби предлагает целый перечень существующих подходов к изучению граффити: антропологический, тендерный, количественный, лингвистический, фольклористический, эстетический, мотивационный, превентивный и популярный2.
Я не стану останавливаться на предлагавшихся учеными классификациях граффити, соответствующих тому или иному подходу. Однако нужно отметить, что, говоря о современных городских граффити, мы, по сути, смешиваем воедино три различные явления (или три традиции), имеющие, безусловно, общее феноменологическое ядро, однако различающиеся и формально, и функционально. Я имею в виду, во-первых, общую традицию писания и, реже, рисования на стенах, известную городской культуре издревле; во-вторых, получившую распространение в последние годы практику общения посредством граффити; в-третьих, основную деятельность молодежной субкультуры графферов, в основе которой - производство граффити. Рассмотрим их по отдельности.
Общие граффити
Общие граффити - наиболее старая и устойчивая традиция, в рамках которой сохраняются практически все свойственные граффити формы: граффити-автографы, граффити-лозунги, граффити-латриналии (надписи в общественных туалетах), ученические граффити и проч., а также характерные функции: поддержание культурно-речевой конвенции микро- и макросообщества, присвоение территории, индивидуальная и групповая идентификация, манифестация неприятия социально-культурных норм и проч.
При этом надо отметить, что значительная часть граффити воспроизводит традиционные тексты и/или строится на традиционных приемах и технологиях, характерных для той группы, к которой принадлежит автор, или в целом для современной граффитийной культуры. Граффити тяготеет к формульности, и основной корпус текстов в определенный период достаточно устойчив. Таким образом, исполнители граффити далеко не всегда являются их авторами, но гораздо чаще - просто трансляторами.
С этим связаны два фактора, принципиальных для интерпретации явления. Во-первых, пишущие на стенах выступают в качестве носителей некоего поведенческого стереотипа, которому следуют определенные социальные, профессиональные, половозрастные, территориальные, субкультурные группы, и граффити, таким образом, является способом утверждения существующих в обществе стратификации. Во-вторых, мир граффити предстает своего рода литературной традицией, так что, анализируя настенные тексты, корректнее говорить не об авторе той или иной надписи (или группы однотипных надписей), а о ее лирическом герое - образе себя, который создает пишущий, вернее, с которым он себя идентифицирует, осознанно или не осознанно как самим фактом писания, так и содержанием и оформлением надписи.
Одну из важнейших функций граффити, таким образом, можно определить как функцию манифестации. Однако я подробнее остановлюсь на другой - коммуникативной функции, особенно актуализировавшейся в последние годы. Коммуникативная природа граффити проявляется на разных уровнях. С одной стороны, часто они представляют собой диалог, переписку ("Не урони перед унитазом свое достоинство" - "Главное -не уронить в унитаз!" - "Как его можно уронить, если оно приклеено, не суди по себе, козёл!"). С другой стороны, актом коммуникации является и сам факт начертания граффити, ибо, как всякий публичный текст, они обращены к потенциальному читателю, т. е. имеют отправителя и получателя.
Рассматривая граффити как специфическую коммуникативную систему, представляется целесообразным выделить два различных вида этой коммуникации, которые можно было бы условно обозначить как интраграффитийныи, т. е. предполагающий диалог между носителями граффитийной культуры и экстраграффитийный, т. е. предполагающий диалог на языке граффити с "внешним" миром, не пользующимся граффитийным кодом общения (напомним, что речь опять же идет не о рефлексии исполнителей граффити, а о прагматике текста).
В первом случае мы имеем дело с двумя формами ответных реплик в диалоге: собственно ответами ("Все лохи" - "И ты тоже лох") и чрезвычайно распространенными, особенно в последние несколько лет, коррек тировками предшествующих надписей путем их дописывания ("Мы вместе!" - "с дерьмом"}, переправления ("опух" исправлено на "potnyx"), зачеркивания предыдущего текста или писания поверх и его.
Ко второму виду относятся надписи, содержание которых потенциально направлено вовне, за пределы круга пишущих. Такие тексты изначально обладают значительно меньшим диалогическим потенциалом. В качестве ответных реплик на неграффитийные тексты здесь выступают все те же исправления, объектами которых в данном случае являются официальные публичные надписи. Традиция эта известна давно, но никогда до последнего времени не получала особенно широкого распространения. В 1980-е годы фиксировались в основном переправленния объявлений, регламентирующих поведение пассажиров в общественном транспорте, причем одни и те же тексты искажались по-разному. Так, "Не прислоняться" переправлялось в: "Не писаться", "Не слоняться", "Не слон я", "Слон гриль" (из двух надписей на соседних дверях) и т. д., "Места для пассажиров с детьми и инвалидов" - на: "Я пассажир ты инвалид", "Места для псов семи видов" и т. д.
В настоящее время на любой афише, объявлении, рекламном листке, выдержке из правил и прочих регламентирующих документах, независимо от их содержания, с исключительной частотой и регулярностью появляются исправления, авторы которых стараются охватить ответной реакцией на языке граффити как можно больше единиц текста. Среди этих исправлений есть, конечно, и развернутые, причем, порой достаточно остроумные: например, на рекламе агентства по недвижимости: "Витя квартиру себе покупал, / Взял он газету и номер набрал" - подписано: "Долго смеялись потом рэкетиры: /Нету ни денег, и ни квартиры". Встречаются и ответы, действительно в той или иной мере провоцируемые самим источником и созвучные его содержанию: так, на объявлении о наборе молодых людей в охранные подразделения милиции подписано: "Не советую"). Но большинство из них характеризуется той же незамысловатостью и, так сказать, "дежурностью", имея главной целью засвидетельствовать свою реакцию. На объявлении. "Не трогать" - подписано, "губами". "Сбербанк" исправлено на "Сербак". - вплоть до того, что на лестничных площадках высотных зданий переправляются номера этажей: с 5 на 25, с 8 на 48 и т. д.
В последнее время вообще максимально расширяется круг публичных текстов, получающих статус реплики в граффитийном диалоге. Если раньше ответную реакцию стяжали лишь тексты, ее так или иначе провоцирующие, т. е. либо прямо призывающие к диалогу (вопросы, обращения), либо предполагающие таковой в связи с содержанием или местом писания, то в настоящее время ответу подвергаются любые надписи, даже такие нейтральные, как "Мы были здесь": между первым и вторым словами сверху вписано "не", или, например, "Кино" переправляется на "Вино" и т. п. Очевидно, что для отвечающих важно не столько соотношение содержания ответной реплики с содержанием исходной, сколько сам факт реакции граффити на граффити. Традиция на современном этапе обязывает ее носителей воспринимать всякое написанное слово как реплику и превращать высказывание в диалог - отсюда и натянутость большинства ответных надписей.
Таким образом, современные граффити, актуализируя свой диалогический потенциал, максимально расширяют "сферу влияния" в коммуникативной системе современного города: всякое начертанное слово (изображение) интерпретируется как провоцирующая ответ реплика, а совокупность городских плоскостей превращается в сплошное эпистолярное пространство. При этом, с одной стороны, практически исчезает разница между интраграффитийным и экстраграффитийным уровнями коммуникации, а с другой стороны, отчасти расплывается грань между санкционированной и самостийной публичной письменной речью. Язык граффити стремится стать универсальным кодом городской коммуникации.
Граффити как язык коммуникации молодежных сообществ
Писание и рисование на стенах входит в комплекс распространенных в среде тинэйджеров коммуникативных практик (общение в Интернет-чатах, тусовки, групповые акции, массовые драки, путешествие автостопом и т. п.). Особую роль в формировании коммуникативного кода граффити играет использование типовых рисунков-эмблем . В отличие от картинки (рисунка) эмблема в граффити выступает как самостоятельная смысловая единица, иногда даже как семантический дублет определенного слова.
Из одних знаков состоят, в основном, надписи с изъявлением музыкальных, спортивных, идеологических или этнических пристрастий и антипатий, манифестирующие кредо автора надписи. Этот вид высказываний вообще наиболее типичен для субкультурных граффити. Так, нарисовать на стенке кружок с глазами-крестиками, улыбкой - волнистой линией и высунутым языком - то же самое, что написать: "Я слушаю (люблю) "Нирвану ", а изображение зачеркнутого или "повешенного" магиндовида, даже если оно и не сопровождается соответсвующей надписью, должно читаться как: "Нет сионизму" либо попросту "Бей жидов".
Чаще всего граффитийные тексты, даже краткие и структурно несложные, использующие знаки, строятся на сочетании их со словами в рамках одного изречения или диалога, что прежде всего связано со статусом языка эмблем как специфического для граффити: наличие знака в надписи выступает маркером особого, граффитийного дискурса и одновременно свидетельством того, что пишущий этим дискурсом владеет, а стало быть, причастен к той культуре, языком которой является язык настенных надписей.
Принципы и конкретные формы взаимодополняющего сочетания слова и рисунка-знака в граффити немногочисленны. Чаще всего слово сопровождает одноименный знак, но не с целью его объяснения, как это происходит в случае с оригинальными рисунками, а в порядке тавтологического дублирования. В других случаях рисунок выступает заместителем слова в предложении: можно написать ""Спартак" - мясо", а можно нарисовать ромбоидную эмблему Спартака и написать "мясо": эстетический эффект и код будут различными, но значение - одним и тем же. Даже замена одной буквы эмблемой может быть равнозначна наличию отдельного слова. Так. надпись "Ельцын" со свастикой вместо буквы Е должна читаться как "Ельцин - фашист" (или "Фашист Ельцин...", если фраза продолжается и содержит другой предикат).
Тяготение к эмблематизму в современных молодежных граффити породило тенденцию внедрения их в максимальное количество надписей, так что нередко совмещение определенного знака с определенным текстом может выглядеть немотивированным, например, в случае замещения знаками букв имени пишущего, его адресата или произвольно выбранного слова в предложении. При этом своя прагматика присутствует и в таких комбинациях: пишущий вводит в высказывание свой культурный идентификатор и одновременно дополнительно маркирует граффитийный код речи.
Рисунки-знаки также играют роль "подписи" (тэга, "фирменного знака") авторов высказываний, идентифицирующей пишущих как членов какой-либо субкультурной группы. Интересно, что знак-подпись изображается чаще не после текста, а перед ним, и таким образом сообщению как бы предпосылается графа "от кого". Одновременно с этим сопровождающая более или менее развернутое высказывание эмблема выступает как своего рода именительный темы. В качестве примера такого функционирования знака в граффити можно привести надпись, выполненную крупными буквами на борту строительного фургона: "СВАСТИКА" и написано: "задушим рэпера, рокера, студента и еще кого-нибудь", где свастика прочитывается как "Вот что мы, скинхеды, скажем вам на свою скинхеде кую тему: ...".
Описанные выше и другие случаи формы взаимодействия граффити-слова и граффити-знака. при всем их различии, объединяет единая установка на приравненность знака к слову. Графический знак стремится обрести статус и свойства лексемы - разумеется, обладающей специфическим сигнификативным, морфологическим и синтагматическим потенциалом. Если определить это как тенденцию к лексикализации рисунков эмблематического типа, то нельзя не отметить и встречной тенденции - к эмблематизации слова. Отдельные слова и целые фразы, бесконечно повторяясь, сопрягаясь, дублируясь и комбинируясь с типовыми эмблематическими изображениями, в общем контексте культуры городских граффити клишеизируются и по сути становятся теми же эмблемами, обладающими колоссальным коммуникативным и ничтожным семантическим потенциалом.
Профессиональные граффити
В России первые надписи и рисунки, выполненные в стиле западных "профессиональных" (или "художественных") граффити, начали появляться в крупных городах в начале 1990-х годов. Сейчас группы рисующих на стенах существуют не только в мегаполисах, но и в небольших городах.
Важной и престижной формой субкультурной деятельности является бомбинг. Бомбить - значит оставлять надписи и рисунки в запрещенных для этого публичных местах: на стенах домов и ограждений и на вагонах поездов. Особенно ценятся так называемые холкары - бомберские композиции, заполняющие целиком поверхность стены вагона.
Для бомбинга требуется профессионализм особого рода, совмещающий мастерство художника с навыками рецидивиста. На графферских сайтах публикуются даже специальные инструкции для бомберов, совмещающие советы и по художественной, и по конспиративной части. Характерно название одного из таких опусов: "Как сделать хороший нелегальный piece и чтоб тебя не поймали".
Помимо мастерства работы и способности охватить ее плодами максимальное городское пространство сообщество оценивает еще одно качество бомбера - экстремальность замысла и дерзость его исполнения. В отличие, например, от футбольных хулиганов и скинхедов, графферы не устраивают драк, в отличие от панков, не одеваются вызывающе, не живут на улице, не питаются объедками. Зато они бомбят в открытых, людных местах, рискуя быть битыми или схваченными. Бомбинг в представлении самих графферов ассоциируется с героикой опасного предприятия, рискованной вылазки, что отражается в их отчетах. Цитата: "Заговор и орудие подготовили за неделю. Собиралось 4 Killera проффесионала. Вышли на охоту поздним вечером... и т.д." Другая сторона субкультурной идеологии и деятельностной практики - так называемый райтинг, рисование граффити в специально отведенных для этого, официально разрешенных местах, исполнение рекламных и оформительских заказов. Легальная деятельность (легал) противопоставлена бомбингу: она требует большего художественного мастерства, долгого времени работы, выполняется в спокойной обстановке, на больших по площади плоскостях, с неограниченными техническими возможностями. Нередко райтингом занимаются графферы более старшего возраста, имеющие некоторое художественное образование, прошедшие через конкурсы граффити, и в целом этот путь может расцениваться как полноценная карьера. Райтеры, как правило, достаточно законопослушны и лояльны, так как для них экстремальность - не обязательное условие профессиональной деятельности, как для бомберов, а, наоборот, досадная помеха в серьезной творческой работе. Философия райтинга, в целом, сводится к двум идеям: украшения ("оживления") окружающего пространства и творческого самовыражения. (Из интервью: "Да, вот не вандализм, чтобы ни машины, ни метро не бомбить, а вот чисто именно идеи эти выплескивать на стену".)
При этом даже убежденные райтеры отдают себе отчет в том, что социальная ангажированность их деятельности смертоносна для граффити как неформального направления и что только бомбинг с его девиантностью и принципиальной нелегитимностью может удержать движение на субкуль-гурном плаву.
Бомбинг и райтинг составляют как бы два равноценных и равно необходимых полюса субкультуры. Райтинг реализует идею профессионализма и установку на эстетическую ценность результатов деятельности, выделяющую графферство среди других современных молодежных субкультур. Функция бомбинга состоит в реализации статуса графферства как движения запрещенного, преследуемого властями и обществом. Поддержание этой, контркультурной составляющей в идеологии и жизнедеятельности сообщества обеспечивает его живучесть и "конкурентоспособность" наряду с другими молодежными неофициальными институциями. Сочетание этих практик обеспечивает самоидентификацию сообщества.
Подводя итог всему сказанному, можно сделать как минимум два вывода общего порядка:
1) В целом граффити как спонтанная культурная практика в современной ситуации утрачивает функцию выражения социального (или культурного) протеста, стремится к легализации и коммерциализации.
2) В настоящее время заметно возрастает значение граффити как коммуникативной системы. Из практики разовых акций традиция граффити постепенно превращается в особый язык городского общения, в основном актуальный для молодежной субкультуры.
Примечания
1 На русском материале см.. напр.. Высоцкий С.Л. Средневековые надписи Софии Киевской (по материалам фаффши X1-XVII веков) Киев, 1976.
2 GadsbyJ.M. Looking at the Writing on the Wall: A Critical Review and Taxonomy of GraffitiTexts // http://www.graffiti.org/fag/critical.review.html.
3 См. об этом: Бажкова Е.В., Лурье М.Л., Шумов К.Э. Городские граффити //Современный городской фольклор. М., 2003. С. 435-437.
4 Подробнее об этом см.: Лурье М.Л. Слово и рисунок на городских стенах //Рисунки писателей: Сб. науч. ст. СПб, 2000. С. 416-436.
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ
2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!
© Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта
© Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта
© Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта
Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова
