- О Центре
- Архив новостей
- Фотоальбом
- Photo collection
- Преподаватели в
магистратуре (фото) - Сотрудники
- Контакты
- Обратная связь
- Аудио
- Видео
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
- Программа по курсу УНПТ
- Планы семинарских занятий
- Вопросы к экзамену
- Список текстов для чтения
- Фольклорная практика
Магистратура
- Русский фольклор
- Филологический анализ
текста - История фольклористики
- Проблемы былиноведения
- Фольклор и миф
- Социальная антропология
- Прагматика фольклора
- Мифы и религии
народов мира - Планы семинаров
- Экзамены. Зачеты
- Вопросы к государственному экзамену
Аспирантура
- Программа для аспирантов по специальности "Фольклористика"
- Вопросы вступительного экзамена в аспирантуру
- Вопросы кандидатского минимума
ПРОЕКТЫ
- Гранты
- Информационно-справочная система
- Этнограф Петр Ефименко
- Устная история
Архангельского
Севера в фольклоре - Пинежские свадебные
и игровые песни - Электронный атлас
"Традиционная культура
Пинежья"
- Мультимедийный каталог традиционной культуры Русского Поморья
ПУБЛИКАЦИИ / Народные культуры Европейского Севера. Республиканская научная конференция (Архангельск, 15?17 октября 2007 года) / Отв. ред. Н.В. Дранникова. Архангельск: Поморский университет, 2008.
Иванова А.В. Разрушение храмов и гонение на православие в контексте устной истории Кенозерья
"Устная история" - новое научное направление, интенсивно развивающееся со второй половины ХХ века. Обращаясь к проблеме изучения устной истории Кенозерья, мы опирались на исследования П. Томпсона, британского специалиста в области устной истории, и наших соотечественников И.А. Разумовой, М.В. Лоскутовой, Е.Н. Стрекаловой .
В современной науке устная история рассматривается, в первую очередь, как метод сбора и исследования материала. Целью нашей работы является анализ текстов, повествующих о разрушении храмов и гонении на православие на территории Кенозерья. Совокупность текстов позволяет представить индивидуализированное восприятие местными жителями событий локальной истории, выраженных посредством устных рассказов. При анализе интересующих нас нарративов мы используем как жанровый, так и дискурсивный подходы. В соответствии с новой тенденцией, сложившейся в последнее время в фольклористике, объектом анализа становятся такие интерактивные компоненты текста как интонация, эмоциональное содержание, характер произнесения, ситуация общения, социально значимые параметры, поэтому все фольклорные тексты рассматриваются как единство вербального, невербальных и "контекстных" компонентов. Преимущественное внимание уделяется повествовательным жанрам: нарративам, преданиям (повествованиям с установкой на достоверность и с факультативным присутствием элемента чудесного), легендам (произведениям, объединенным наличием в них элементов чудесного, фантастического, но воспринимаемым как достоверное), меморатам (рассказам-воспоминаниям с тенденцией к фольклоризации), хроникатам (устным рассказам, построенным большей частью с ориентацией на вопросы собирателя) . Рассматривая устную историю как совокупность текстов, мы обращаемся к исследованиям и публикациям российских ученых Ю.И. Смирнова, Н.В. Дранниковой, Н.М. Ведерниковой .
Наше исследование проводится на территории Кенозерского национального парка, в состав которого входят населенные пункты Каргопольского и Плесецкого районов (бывших Каргопольского и Пудожского уездов). В официальной исторической науке Кенозерье известно, в первую очередь, как один из основных пунктов водно-волокового пути, по которому новгородцы продвигались на Север; в фольклористике - как один из очагов бытования былинной традиции, в этнографии и культурологии - как место, где христианские традиции гармонично сочетаются с языческими обычаями. Территория Кенозерья с XIX века привлекает исследователей. Экспедиции П.Н. Рыбникова, А.Ф. Гильфердинга, братьев Б.М. и Ю.М. Соколовых положили начало изучению фольклорных традиций, бытовавших на этой территории .
Для проведения исследования нами был разработан специальный вопросник. Также были проанализированы результаты сбора информации в рамках программы "Паспортизация деревень", осуществляемой Кенозерским национальным парком. В настоящий момент мы располагаем записями бесед более чем со ста двадцатью информантами 1909-1955 г.р. Большая часть из них - женщины (в опросах приняли участие двадцать шесть мужчин).
Актуальность темы разрушения храмов и гонения на православие связана с тем, что на территории Кенозерья и Лекшмозерья сконцентрировано большое количество памятников культовой архитектуры. Из 65 существовавших часовен сохранилось 40, из 18 церквей сохранилось 11. Часовни играли в приходской жизни Кенозерья значительную роль, зачастую даже более значимую, чем церкви. Церкви стояли лишь в крупных селах, а часовни возводили повсюду - почти в каждой деревне, в лесной чаще, возле дорог. Строились и содержались они "усердием крестьян" и вопреки всем существовавшим запретам. Как известно, уже во времена правления Петра I начались массовые гонения на часовни. Официальное мнение гласило, что часовни используются для совершения языческих обрядов и как старообрядческие молельни . В течение XVIII-XIX веков требования в отношении ограничения строительства часовен постепенно смягчились. Все сохранившиеся на Кенозерье часовни датируются этим временем. По мнению исследователей, такое широкое распространение часовен на Русском Севере, в частности на исследуемой территории, связано с тем, что для их строительства позже уже не требовалось специальное епархиальное разрешение .
Но XX век принес еще более жестокую волну гонений уже не только на часовни как культовые сооружения, но и на православие в целом. Не стало исключением и Кенозерье, где храмы использовались под хозяйственные нужды или разрушались, уничтожалось церковное имущество, осквернялись святыни, местные священники подвергались арестам и высылались целыми семьями.
Народная память сохранила немало воспоминаний об этих происшествиях. Анализ повествований в пределах выбранной темы - первый этап в процессе изучения устной истории Кенозерья.
В жанровом отношении преимущественное количество текстов можно отнести к меморатам и хроникатам, также фиксируются легенды. Для обобщенного обозначения рассматриваемых текстов воспользуемся термином "религиозный рассказ" .
Большая часть религиозных рассказов повествует о событиях 1920-1930-х гг. и 1950-1960-х гг., хотя установить точную дату большинства описываемых событий представляется не всегда возможным. Как отмечает И.А. Разумова, "в устной традиции отсутствие зафиксированных данных компенсируется логическими построениями, мифологическими универсалиями, субъективными предпочтениями, общеисторическими представлениями" .
Среди внешних временных ориентиров анализируемых повествований - ссылки на крупные исторические или локальные события: в какой-то год после войны; когда свергли царя; лесопункт-то образовали, всё разворочали. Внутренние временные ориентиры чаще всего обозначены семейными событиями, собственным возрастом: я маленькая еще была, за маму держалась; давно это было, мне уж восемьдесят четвертый идет.
Несомненно, устные свидетельства изначально субъективны. В этом состоит их особенность и главное достоинство, открывающее возможности приблизиться к осмыслению людьми своей истории, повседневной жизни, выявлять особенности менталитета . В рассматриваемых устных рассказах содержатся важные "социальные ключики" - нюансы неуверенности, сопереживания, возмущения, а также диалект рассказчика. Они позволяют составить динамичную картину отношения местного населения к религии в целом, к храмам и священникам. Это отношение может выражаться в виде рекомендации со стороны представителя старшего поколения, например: Дед нам говорил: "Вас в школе учат, чтобы не верили в Бога, а вы про себя все равно верьте. Бог - это сила. Никто её не видит, но сила Божья творит чудеса. А может и вполне простой констатацией: Семья у нас православная; В церковь все ходили, кто мог; После разорения церкви отец иконы не снял, многие снимали. Отметим, что рассказы, записанные во время сбора материала, явились важными информационными источниками, поскольку содержат ценные описания уже не существующих храмов, погостов, оград и других сооружений. Признавать их более или менее (но не абсолютно) достоверными позволяет относительная близость ко времени всех происшествий, неоднократное повторение сведений разными информантами, подтверждение рассказов сведениями из документальных источников.
В процессе изучения и анализа записанных текстов мы пришли к выводу, что мемораты, предания, легенды о разрушении храмов и гонении на православие невозможно рассматривать отдельно от рассказов, повествующих о приходской жизни до описываемых событий, поскольку в такой ситуации утрачивается контрастность, выразительность и значимость происшествий.
Часовня была на нашей горе. Приломали часовню. Праздник был Кузьма да Демьян. Служители приезжали, молебен был. Колокол был. Всё приезжали, звонили. Нынь всё искосилось, всё на боку. (Н.В. Мартынова, 1915 г. р., д. Чёлма)
В подобных текстах далее следует описание праздника, угощения и хода народных гуляний, что представляет интерес уже с этнографической точки зрения. Информанты сравнивают старое время и наши дни с точки зрения сплоченности деревенского общества (много народу собиралось), норм поведения (тогда ведь в праздник-то так не напивались), взаимоотношений между односельчанами.
Анализируя записанные тексты, мы предприняли попытку выделить наиболее распространенные сюжеты и устойчивые мотивы религиозных рассказов.
Сюжетика нарративов строится в основном на мотивах с предикатами "разрушения", "перенесения", "ограбления" храмов. В качестве субъекта действия выступает один житель деревни или группа односельчан, один "чужой" или их группа. Нередко субъект обезличен: ограду Успенского кладбища стали разрушать, ворота увезли, церкви стали ворочать, всё снимать с них.
По нашим наблюдениям, наиболее устойчивым мотивом в устных рассказах о разрушении храмов является мотив наказания за святотатство.
После разорения церкви - отец иконы не снял, многие снимали, приносили. Одна старуха (она не старуха тогда была) колола иконы деревянные. Потом у нее рука высохла. Два мужика ворочали часовню в Тыр-наволоке - один пальцы отрубил.
(М.М. Поршнева, 1915 г. р., д. Погост)
Сюжет приведенного предания включает в себя три мотива: 1) проявление неподчинения; 2) святотатство, небогоугодное действие; 3) наказание за святотатство. По ходу повествования последние два мотива повторяются применительно к другим действующим лицам, усиливая таким образом дидактическую функцию всего повествования: Все, что совершается против Бога - карается. В данном случае (и это не редкость среди устных рассказов) сюжет настолько короток, что дистанция между ним и мотивом сокращается почти до полного стирания границы. Такую особенность мотивов и сюжетов отмечает С.Ю. Неклюдов .
Мы в какой-то год после войны собрались в церковь все. Старички, тут еще дьякон был. Собрались Пасху Христову встретить. Молебен тут отслужил он. Был В.В.В. начальником, да как пришел, отстукал, стариков за бороду вытащил. Почему вот так запрещалось? Едва потом отпихались, там это ему повлияло. Года два он был здоров, а потом заболел и сразу помер. Все время старики говорили: "Богу навредил, так немного и земли потоптал.
(Н.Ф. Калитина, 1928 г. р., д. Усть-Поча)
Данный текст, включая в себя те же два мотива, имеет более развернутый сюжет: экспозицию и концовку, где высказывается назидательная формула со ссылкой на опыт и мудрость предков.
В ряде текстов вместе с устойчивым мотивом наказания за святотатство может присутствовать факультативный мотив искупления греха:
(…) Часовня в честь Кузьмы и Демьяна (…) А история такая: К.А.Ф. был председателем колхоза (…) И он решил эту часовню перевезти под сушилку для хомутов. Он тут поработал, его перевели в Озерки поработать председателем. Он там работал. Его оттуда в тюрьму взяли - десять лет сидел. С тюрьмы пришел домой в Челму, он жил на Ховаевой горе (…), он сразу перенес часовню обратно.
(Ф.А. Калитина, 1936 г. р., д. Усть-Поча)
Необходимо отметить, что подобные рассказы на этой территории бытуют практически повсеместно. Г.Н. Мелехова, изучавшая традиционный уклад жизни Лекшмозерья, в одноименной книге приводит рассказы о разрушении церкви в деревне Думино, в Кирилло-Челмогорском монастыре, в них также четко фиксируется мотив наказания за святотатство. Нам удалось записать текст, в котором информант достаточно подробно рассказывает о разрушении Кенской Пахомиевой пустыни, располагавшейся на территории Кенозерья. В нем также присутствует указанный мотив (молодой человек, снимавший колокол с колокольни, через три дня внезапно умер). В этом тексте мы встречаем упоминание о том, что сброшенный колокол глубоко в землю ушел. И это не единичное сообщение. Другой информант, рассказывавший о разрушении Успенской церкви в деревне Вершинино, сообщает следующее: Большой колокол сбросили - наполовину в землю ушел и, гиперболизируя последствия, завершает рассказ: Мы тянули тоню, так вода затряслась как его спустили. (М.М. Поршнева, 1915 г. р., д. Вершинино). Таким образом, реалистичные повествования, возможно не вполне достоверные с исторической точки зрения, но воспринимаемые самими рассказчиками как "правда о тех временах", приобретают фантастические, чудесные, маловероятные элементы. В данном случае мы наблюдаем сходство мотива "колокол в землю ушел" с легендарным мотивом "церковь под землю уходит".
Рассматривая эмоциональную составляющую этих рассказов, можно отметить такие чувства как горечь, переживание, возмущение и бессилие, невозможность противостоять свершающимся событиям. Показателен в этом отношении рассказ П.Н. Ножкиной о том, как перевозили часовню Ильи Пророка из деревни Мамонов остров в Архангельский государственный музей деревянного зодчества и народного искусства "Малые Корелы". Пелагея Николаевна - дочь хранителя часовни и это глубоко личные воспоминания. Это скорее рассказ об утрате святыни. В нем соединяются мотивы противостояния, неподчинения (отец долго не впускал приезжих в часовню) и захоронения клада в земле (отец не выдал часовенных ценностей) . Кульминацией повествования становится сообщение о том, что отец не пережил утраты храма и через некоторое время скончался.
Мотив противостояния является сюжетообразующим в меморате, повествующем о том, как жители деревни Рыжково, узнав о том, что везде "рушат" храмы, сами сняли с часовни главку с крестом, спрятали её, и часовня, представляя собой в архитектурном плане простую клеть, стала похожа на амбар. Надо заметить, что приспособление часовен и церквей, избежавших разрушения, под склады (преимущественно зернохранилища) было повсеместным явлением. До сих пор в притворах некоторых часовен можно прочитать полустертые записи - "ведомости" - о сдаче зерна жителями деревни.
Православная память достаточно хорошо сохранила воспоминания о событиях, связанных с гонениями на священнослужителей .
На Пасху пошли в Лекшмозеро на всенощную. После крестного хода заходим в церковь и вдруг с одной стороны все свечки погасли. И это повторялось три раза. А у мамы уже пасха на столе. Мы угощались, а она рассказала, что когда солнышко садилось, на него три раза чернота находила. Мне было одиннадцать или двенадцать лет. В этом же году увезли священника. (М.Д. Калинина, 1926 г.р., д. Орлово)
События, вероятно, разворачивались в 1937-1938 гг. Текст наполнен элементами чудесного, фантастического, что характерно для поэтики легенды: гаснут церковные свечи - в народном представлении - плохая примета, дважды упоминается троекратность явлений, необычные природные явления, "чернота" как предсказание беды.
Показательно то, что в народном сознании священнослужители, подверженные арестам и ссылкам, не воспринимаются как "враги народа", скорее - как мученики. Они "свои", крестят, венчают, провожают в последний путь, так же, как и все, работают. Такой вывод можно сделать на основе анализа вербальных и невербальных компонентов устных рассказов.
Отец Михаил Иванович Ухоцкий трудолюбивый был (…) Матушка понасадит всего (…) Всех поит-кормит в монастыре-то(…). Как он посажен на телегу поп-то и ево страж сидит! Господи ты, батюшки, преступника-то везут! Он всю жизнь для людей все делал!
(А.Ф. Сивцева, 1918 г. р., д. Поромское)
Они (отец А. Тервинский и отец В. Первенцев, д. Вершинино - А.И.) хорошо к людям относились. Когда высылали - у нас все плакали. Жалели. Уважали их.
(М.М. Гулева,1915 г. р., д. Погост)
Несомненно, что описанные события вызвали переворот в сознании местных жителей - ломались веками соблюдавшиеся традиции, обрядовые практики.
Не венчались - священника не было; Приходил священник, так ребят крестили. Тайно ходил, его принимали; Нет не отпевали, так стали хоронить.
(М.М. Гулева, 1915 г. р., д. Погост)
Что касается "авторства воспоминаний", то все зафиксированные свидетельства являются личными, они подаются через призму собственного опыта, наблюдений, в них отражается индивидуальное восприятие событий. В ряде случаев, информанты апеллируют к мудрости предков, цитируя слова "стариков", признавая их авторитет и стремясь донести их назидания и взгляды до современного поколения.
Подводя итог сказанному, отметим, что воспоминания о событиях 1930-1950-х гг., связанных с практически повсеместным разрушением храмов, арестами священнослужителей, о приходской жизни достаточно хорошо сохраняются в народной памяти. В связи с этим можно сделать вывод, что местное сообщество обладает развитым религиозным самосознанием. Среди записанных текстов преобладают мемораты, предания, реже - легенды. Наиболее активными информантами являются женщины. Они охотнее вступают в разговор, делятся воспоминаниями, припоминают детали и подробности событий. Уже на первом этапе анализа собранного материала представляется возможным выделить некоторые наиболее частотные мотивы: святотатство, небогоугодное действие; наказание за святотатство; искупление греха; противостояние небогоугодному действию.
Дальнейшая разработка данной темы, на наш взгляд, является перспективной и актуальной. Поколение людей, рожденных в первой трети XX века и ставших участниками или свидетелями интересующих нас событий, сегодня является истинным хранителем ценнейших воспоминаний, которые представляют интерес как с точки зрения фольклористики, так и истории. Кроме того, перспективной задачей исследования является создание указателя мотивов устных воспоминаний. На сегодняшний день частично выявленные мотивы не имеют окончательной формулировки. Для этого необходимо расширение тематического перечня устной истории Кенозерья, анализ гораздо большего количества нарративов, "текстовых" и "внетекстовых" сведений и т.д.
Сноски
- Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. М., 2001; Лоскутова М.В. Устная история: Методические рекомендации по проведению исследования. СПб.: Европейский дом, 2002; Стрекалова Е.Н. «Устная история» в контексте новой локальной истории // www.oralhist.karelia.ru.
- В данном случае мы используем термины и уточнения к ним, предложенные Г.А. Левинтоном и И.А. Разумовой. Левинтон Г.А. Предания и мифы // www.rutenia.ru; Легенды и мифы // www.rutenia.ru. Разумова И.А. Указ. соч. С. 10, 184.
- Сказки Кенского волочка / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Ю.И. Смирнова. Архангельск, 2004; Дранникова Н.В. Локально-групповые прозвища в традиционной культуре Русского Севера. Функциональность, жанровая природа, этнопоэтика: Монография. Архангельск, 2004; Кенозерские сказки, предания, былички / Вступ. ст., сост., примеч. Н.М. Ведерниковой. М., 2003.
- Песни, собранные П.Н. Рыбниковым: В 3 т. Петрозаводск, 1989–1991. Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 г.: В 3 т. М.; Л., 1949–1951. Неизданные материалы экспедиции Б.М. и Ю.М. Соколовых: В 2 т. М., 2007.
- Бернштам Т.А. Приходская жизнь русской деревни: очерки по церковной этнографии. Спб., 2005. С. 65.
- Камкин А.В. Православная церковь на Севере России. Вологда, 1992. С. 27–29.
- Корепова К.Е. Ключевые слова как способ систематизации устной религиозной прозы // Актуальные проблемы полевой фольклористики. Вып. 2. М., 2003. С. 99
- Разумова И.А. Указ. соч. С. 241.
- Стрекалова Е.Н. «Устная история» в контексте новой локальной истории.
- Представленные тексты записаны сотрудниками ФГУ НП «Кенозерский» (в том числе автором) и находятся в научном архиве учреждения.
- Неклюдов С.Ю. Мотив и текст // Язык культуры: семантика и грамматика. К 80-летию со дня рождения академика Никиты Ильича Толстого (1923–1996) / Отв. ред. С.М.Толстая. М.: Индрик, 2004, С. 236–247.
- Мелехова Г.Н. Традиционный уклад Лекшмозерья. М., 1993.
- Криничная Н.А. Предания русского Севера. СПб.: Наука, 1991.
- Пулькин М.В. Православная память: противоречия и стимулы развития в XIX–начале XX вв. // Сакральная география и традиционные этнокультурные ландшафты народов Европейского Севера: Сб. науч. ст. / Отв. ред. Н.М. Теребихин. Архангельск, 2006. С. 423.
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ
2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!
© Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта
© Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта
© Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта
Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова
