Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
СЕВЕРНЫЙ (АРКТИЧЕСКИЙ) ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М.В. Ломоносова
|
ГЛАВНАЯ
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
Магистратура
Аспирантура
ПРОЕКТЫ
|
ПУБЛИКАЦИИ / Концепция культурного ландшафта в исследовании и репрезентации фольклора А.А. Иванова Концепция культурного ландшафта в исследовании и репрезентации фольклора 1. Морфологическая модель культурного ландшафта и ее предметная интерпретация Формирование интердисциплин на стыке различных научных сфер - заметная тенденция развития научного знания последних десятилетий. На границах двух наук, например, возникли лингвофольклористика, этноботаника, лингвогеография, на стыке трех - лингвопсихофольклористика, лингвоэтноботаника и другие. Тем самым вчерашние научные "маргиналы" конституируются, приобретают определенный научный статус и начинают существовать наряду с монодисциплинами, породившими их. В результате система границ в области научного знания о традиционной культуре значительно усложнилась, а объектное и предметное поля оказались многократно "перекроенными".
Полидисциплинарность и междисциплинарность предполагают соединение возможностей различных научных дисциплин в рамках одного исследовательского процесса. При этом характер их комплексирования в одном и в другом случае будет принципиально разным. Полидисциплинарное исследование выстраивается как простое их соположение, параллельное сосуществование. Достигается это тем, что целостный культурный объект (например, локальная песенная традиция) расщепляется на отдельные составляющие, каждая из которых описывается и интерпретируется с позиции определенной науки: словесная ткань текста изучается фольклористами, музыкальный строй - этномузыковедами, кинетический код - хореографами и т.д. При этом разночтения, неизбежные по причине методологических, методических и прочих установок разнопрофильных специалистов, заложенные на начальной фазе исследования, на завершающей его стадии могут привести к тому, что сумма полученных "знаний" об объекте представит его в искаженном виде. Избежать этих последствий можно только в том случае, если действия исследователей будут согласованными и сориентированными на разнообразные формы взаимодействия. Одной из первых удачных попыток полидисциплинарного изучения отдельных локальных культурных традиций следует признать экспедиции второй половины 20-х годов ХХ века на Русский Север под руководством К.К. Романова, организованные секцией крестьянского искусства Государственного института истории искусств. В них приняли участие специалисты по народной архитектуре, фольклору, музыке, хореографии, театру (А.М. Астахова, И.В. Карнаухова, Е.В. Гиппиус, Н.П. Колпакова, З.В. Эвальд, Е.Э. Кнатц, В.Н. Всеволодский-Гернгросс и другие). Подготовленные по материалам экспедиционных записей сборники научных трудов4 до сих пор остаются образцовыми в жанре комплексного полидисциплинарного исследования. В наши дни с целью активизации и успешного развития подобного рода работ активно используются такие интерактивные организационные формы как временные творческие коллективы (значительная их часть создается для выполнения грантовских проектов), междисциплинарные группы, проблемные лаборатории, постоянно действующие междисциплинарные научные семинары (как, например, работающий 13 лет на площадке географического факультета МГУ семинар "Культурный ландшафт" 5 или более молодой, но быстро развивающийся на базе филологического факультета МГУ семинар по полевой фольклористике)6. Междисциплинарное исследование ставит иную сверхзадачу: изучаемый объект берется во всей его целостности, нерасчлененности, системной комплексности. Это означает, что его отдельные элементы изучаются в системных связях друг с другом. Такой тип комплексирования разных научных дисциплин может быть охарактеризован как синтез. Он предполагает ряд операций по определению общих для разнопрофильных специалистов "координат" в области 1) объекта и предмета исследования, Ниже представлены некоторые результаты конкретного междисциплинарного взаимодействия и открываемые им перспективы в изучении и репрезентации фольклорного текста6. Методологическим основанием междисциплинарного исследования стала концепция культурного ландшафта (КЛ), морфологическая модель которого была разработана географами, фольклористами и этнографами в процессе реализации совместных исследовательских, экспедиционных и издательских проектов7.
Основными компонентами КЛ являются:
Два последних компонента являются также универсальными способами описания, сохранения и ретрансляции культурного ландшафта во времени и пространстве. Соответственно по отношению к ним все другие компоненты КЛ выступают как объекты описания, формирующие содержательный (сюжеты, мотивы, образы), поэтический и функциональный (контексты бытования и целевые установки) планы фольклорных текстов. Объектная модель предложенного понимания культурного ландшафта может быть представлена в виде схемы (рис. 1а).
При монодисциплинарном и полидисциплинарном подходах природная среда оказывается в зоне интересов географии, языковая система - диалектологии, фольклор - фольклористики и т.д. При изучении культурного ландшафта, взятого в его целостности, в поле зрения исследователя попадают не только отдельные компоненты, но и их внутренние (системные) связи. Сопряжением нескольких компонентов, а, следовательно, и научных дисциплин, к ним обращенных, и достигается проблемное междисциплинарное комплексирование. В итоге приведенная выше объектная модель КЛ при определенной корректировке способна превратиться в предметную и выполнять координирующую функцию в организации и проведении междисциплинарных исследований. Для этого в нее должно быть введено еще одно звено, придающее целостность и устойчивость всей конструкции. Речь идет о том, что любой культурный ландшафт имеет своего "исследователя". В роли последнего выступает сообщество людей, которое создает, осваивает, осмысливает культурный ландшафт и "овеществляет" информацию о нем в разнообразных арте-, социо- и ментифактах. Именно в них репрезентируется "внутренняя" (исполнительская) точка зрения на КЛ, которая обязательно должна соотноситься с "внешней" (исследовательской). В противном случае выводы ученого будут грешить субъективностью и приблизительностью. С учетом сказанного предметная модель КЛ выглядит несколько иначе, нежели объектная (рис. 1а). Она очень удобна для проведения междисциплинарных исследований в силу своей пластичности, поскольку позволяет по-разному расставлять акценты в зависимости от того, ученый какого профиля с ней работает. Сосредоточенность на одном из компонентов не исключает, а предполагает учитывать его фоновые связи с другими, а это означает, что концепция культурного ландшафта позволяет получать достаточно объективные результаты при изучении таких сложных феноменов как культурная традиция. Другое преимущество предложенной предметной модели КЛ состоит в том, что она дает возможность описывать и изучать культурные традиции в конкретных и типологических пространственных проекциях, например: культурный ландшафт отдельного северного селения и поморский культурный ландшафт. Это открывает новые перспективы для культурно-ландшафтного районирования. 2.Географические песни в традиционном культурном ландшафте России: из опыта междисциплинарного исследования 8 Далее демонстрация возможностей исследования фольклорной культуры с позиций концепции культурного ландшафта будет представлена на примере географических песен - фольклорных текстов с ярко выраженной реальной пространственной компонентой. Относясь к географически и этнографически сориентированному фольклору, эти песни всегда связаны с определенной территорией (страной, краем, городом, деревней) и сообществами людей, в них проживающими. Именно поэтому с формальной точки зрения они обязательно содержат топонимы, катойконимы, этнонимы, этниконы9 или антропонимы, организованные в спев путем нанизывания по принципу простого соположения. В результате ими формируется парадигматический словесный ряд с ассоциативным полем "Пространство". Художественный мир географических песен не является условной поэтической фикцией: в нем в причудливой форме сочетаются реальное физическое пространство и его образное восприятие членами сообществ. Другими словами, географические песни - это тексты-описания, тексты-оценки определенных культурных ландшафтов. Поскольку в формировании их семантики, морфологии и прагматики существенную роль играют географические факторы, текстологический анализ песен помимо собственно фольклористических методик, должен включать и ряд географических. "Географическое прочтение" песни предваряет операция территориальной локализации содержащейся в ней топонимической информации. С этой целью топонимы (этниконы, этнонимы и т.п.) переносятся на картографическую основу (при этом на карте им присваивается номер, под которым они упоминаются в тексте). Тем самым топонимы "закрепляется" на местности и относительно друг друга, а песня получает ряд географических характеристик, необходимых для ее содержательной и формальной интерпретации. Одна из главных географических характеристик - территориальный охват (или опеваемая территория). В соответствии с ней выделяются страновые, региональные, субрегиональные и локальные географические песни. Из них в базе данных нашего исследования (а она насчитывает более 240 текстов) наиболее широко представлены субрегиональные (в пространственном отношении они соотносятся с верховьем/низовьем реки или c селенческим кустом). Этому обстоятельству в немалой степени способствовала исторически устойчивая организация жизни традиционной русской деревни. В территориальном плане семейно-родовые отношения обычно проявлялись в виде куста деревень, образованного родовым центром и разбросанными вокруг него починками и выселками. Куст деревень, как правило, оформлялся административно в самостоятельную волость, и, что не менее важно для традиционного общества, выделялся в самостоятельный церковный приход. Тем самым система "куст - волость - приход" формировала на местном уровне относительно самодостаточный крестьянский мир. Эта система особенно хорошо была развита на Русском Севере, на территории Архангельской, Вологодской, Кировской областей, в Карелии, где в основном и записывались географические песни. Таким образом, возможный состав композиционных фрагментов каждой песни весьма ограничен и в значительной мере определяется географическим фактором. Внутри географической песни топонимы соорганизованы по принципу паратаксиса (простого нанизывания). Внешним пользователем, плохо знакомым с опеваемой территорией и ее историко-культурными традициями (а таковым очень часто оказывается исследователь), их отношения воспринимаются как случайные и равноправные. Обычно тексты с подобной структурой нестабильны и склонны к внутренней перегруппировке. Между тем, сличение вариантов свидетельствует об обратном. Разгадка этого феномена становится возможной только при посредстве картографического анализа. При перенесении на карту песенные топонимы, как правило, образуют определенную пространственную конфигурацию, выстраиваясь в линию или кольцо. Соответственно по характеру пространственной организации топонимического материала выделяются линейные, кольцевые и бессистемные географические песни (последние, как правило, представляют собой сильно разрушенные варианты двух первых). В линейных и кольцевых песнях топонимы располагаются не произвольно, но относительно определенного географического объекта-конфигуратора, в качестве которого выступают культурные (дорога, селение, улица) и природные (река, озеро, море) объекты или их сочетание. Соответственно выделяются подорожные, селенческие, уличные, поречные, поозерные и поморские песни. Примером кольцевой структуры может служить песня "Уж вы, девушки, сидите", записанная в Пинежском районе Архангельской области: Уж вы, девушки, сидите, люли-люли, При ее картографировании (рис. 2) оказывается, что перечень деревень дается строго в соответствии с кольцевым маршрутом относительно р. Пинеги. Сначала поочередно в соответствии с реальным положением на местности называются все деревни, расположенные на левом берегу реки вверх по течению, начиная от Кевролы. В районе Кушкопалы песня "перебирается" на правый берег и "спускается" вниз по реке до деревни Марьина, где Пинега сливается с рекой Покшеньга. Далее маршрут песни очерчивает круг по обоим берегам Покшеньги и возвращается к исходной точке (Кевроле).
В географических песнях с линейным топонимическим рядом в качестве объекта-конфигуратора обычно выступают река, дорога или улица: "Всю деревню с начала до конца опоют" (Пин., д. Веегора, И.И. Рюмина, 1915 г.р.); "Кажный дом по порядку" (Пин., д. Большое Кротово, А.С. Яковлева, 1921 г.р.)"; "Был у нас в коммуне счетовод, дак он весь район, как поедет, весь - с верхоты да всех: кто какой" (Пин., д. Кобелево, А.Д. Богданова, 1915 г.р.); "Это один все складывал. Суворов Николай Александрович его звали, жил в Федоровском. И он пел про весь наш сельсовет, про все деревни, что по реке были. Все эти деревни стоят прямо по реке до Погорелки. А Новоселиха уже в сторонке, он про неё не пел" (Вох., с. Спас, Ф.А. Борушкова, 49 лет); "Про каждую деревню ведь есть. Раньше плывешь на лесу, на пароме: мимо какой деревни плывешь, про ту деревню песню" (Пин., д. Шардомень, В.С. Чемакин, 1903 г.р.). Причем в поречных песнях деревни, как правило, перечисляются по течению реки, т.е. от верховий к низовьям: "Сверху и до низу" (Пин., д. Шотова гора, Т.И. Зубова, 1929 г.р.), "На дваццать километров песня сверьху идет" (г. Великий Устюг, Ф.Н. Шильцева, 1928 г.р.). При других ориентирах (дорога, улица) вектор направленности маршрута не имеет существенного значения. Востребованными остаются принципы полноты и последовательности: "Всю деревню с начала до конца опоют" (Пин., д. Веегора, И.И. Рюмина, 1915 г.р.), "Вот так всех по порядку" (Пин., д. Шотогорка, А.И. Подшивалова, 1935 г.р.). Выбор точки отсчета географического спева зависит от лирического героя песни или конкретного певца (что не одно и то же). В ряде песен она маркирована на уровне текста: "От Варнавина в Урень сорок восемь деревень" (Вар.), "Мы от Суркова начнем" (г. Архангельск), "Прости, Тверь" (г. Тверь), "Прощай, Лальский наш посад" (Луз.). Еще одна географическая характеристика песен, выявляемая при их картографическом анализе, - географическая однородность/неоднородность. В неоднородных географических песнях представлены топонимы, соответствующие разным типам мест/селений, что в итоге приводит к переорганизации, искривлению песенного пространства. Обычными следствиями этого процесса являются его уплотнение (замена одного топонима на гроздь микротопонимов) и перевод географического спева с мелкого масштаба на крупный, например, с деревенского на окольчанский. Примером подобной песни может служить приведенная выше пинежская припевка "Уж вы, девушки, сидите". Поскольку каждый масштаб имеет свой спектр историко-культурных и этнографических "смыслов, значений, функций"12 , "переключение" перечислительного катойконимического ряда с деревенского масштаба на окольчанский (№№ 19-25) неизбежно приводит к изменению характера сообщаемой информации. На Русском Севере околок представляет собой не только часть деревни, но и самостоятельное в правовом, хозяйственном, общественном и прочих отношениях образование. У пинежан с ним в первую очередь связываются представления о семейно-родовых гнездах. Это обусловлено типом освоения территории путем семейного самозахвата земель: "Это когда живет население в одной группировке. Вот здесь живет какая-то определенная группа, тут, там. Какие-то хозяева. И, допустим, взять меня. Вот у меня здесь дом, тут дом, тут дом. Тут мои сыновья живут" (Пин., д. Городецк, Б.И. Колчин, 1935 г.р.); "На Залывье Кривополеновы - Узлы, а у нас Кривополеновы - Голованы. В Зуеве Черемные Воробьи были. На Горке дак там Подрезовы - Крюки - были. Раньше все по прозвищам были" (Пин., д. Кеврола, С.И. Фефелова, 1925 г.р.). Именно поэтому окольчанский масштаб актуализирует в песне характеристику селения по прозвищу населяющего его рода: пестенцана (околок Пестенниково) ракисты (от родового прозвища Раки), горощана (околок Горка) крюкисты (от родового прозвища Крюки), зуевчана (околок Зуево-Тюлево) тюлисты (от родовой фамилии Тюлевы), зуевчана (околок Зуево) воробьисты (от родового прозвища Воробьи) и т.д. Деревенский масштаб вызывает у информантов другой круг ассоциаций и соответственно порождает иные типы характеристик жителей: по особенностям вписывания деревни в природный ландшафт (залесяна - пустынцы, земцовца в стороны, немнюжана на горы, киглохтяна под горой), по роду ремесла, прославившего деревню в пределах селенческого куста (церкогора - церепаны), по пристрастиям жителей в еде (шардомёна - кашники) и одежде (марьегора - лузаны, ваймушона ремховаты), по их антропологическим особенностям (кушкопала - чернолобы), свойствам характера (едомёна - горланы, шотогора чиковаты, мурьевцана задиристы) и социальному положению (карпогора богаты). Посредством эффектов полимасштабности и "уплотнения" в художественном мире географической песни формируется пространственный центр, с позиции или относительно которого характеризуется опеваемая территория. Переорганизация пространства путем выделения центра актуализирует в пространственной структуре песни другую часть оппозиции - периферию. Соответственно по показателю соотношение центра и периферии выделяются центрированные и нецентрированные песни. Поскольку в традиционных культурах в семиотическом плане отношение центра и периферии предстает в виде семантических оппозиций свое/чужое, хорошее/плохое, модель описания культурного ландшафта с позиции местного сообщества оказывается не свободной в выборе характеристик. Своя территория как центральный локус обыкновенно оценивается позитивно (реже - нейтрально: "Ведь про себя худо петь не будешь" - Пин., д. Кушкопала, И.А. Лобанова, 1919 г.р.), а чужая (особенно по мере удаления от центра) - негативно, ср.:
Не отдай меня, батюшка,
В ряде случаев дополнительным индикатором пространственного центра песни выступает место ее записи (особенно если этот показатель соотносится с другими). По типу субъекта (лирического героя, совершающего "песенное путешествие") выделяются песни, излагающие информацию с внутриландшафтной позиции (такие песни можно рассматривать как важную часть описываемого культурного ландшафта) и с внеландшафтной позиции. Внутриландшафтные песни представляют собой личностные, субъективированные тексты. Поскольку в них в качестве лирического героя выступает один из членов местного сообщества, сообщаемая им этнокультурная информация отличается точностью, развернутостью и ориентированностью на запросы своего этносообщества (см. пинежскую припевку). Группа внеландшафтных песен создается внешними наблюдателями - проезжими людьми (плотогонами, нищими, купцами и т.п.), слабо знакомыми с этнокультурным своеобразием местных сообществ и культурных ландшафтов. Не случайно их внимание оказывается сфокусированным на визуальных особенностях культурных ландшафтов - примечательном местоположении селения, приметных архитектурных объектах (храмах, домах), специфике рельефа, горных породах, растительности и т.д. Примером внеландшафтной песни может служить текст из сборника А.И. Соболевского, опевающий около 30 поволжских селений, начиная от Астрахани до Балахны, что составляет около 2000 км (!) вверх по течению Волги (рис. 3):
Как у нашего хозяина у Логанова, Нет сомнения, что сочинителями песни были волжские бурлаки. Отсюда проистекает хорошее знание реки и "отречное" восприятие приволжского пространства. Не случайно в тексте преобладают речные географические термины и топосы (остров, коса, гряда, гора). Явный пространственно-семантический центр песни - славная Астрахань, мати Астрахань, устьевой ключ всей Волги. Благодаря эффекту полимасштабности описание города представлено в виде развернутой микрогеографии: Горянский ряд, где, осуществлялся набор бурлаков, Кутум-река (в тексте неточно записано Кучум), протекающая в центре города, Богдановский остров, астраханские рыбные места (Ишитина коса, Сентилейская гряда). От Астрахани лирический герой (а им является коллективный образ волжских бурлаков, что явствует из первой строки - "Как у нашего хозяина у Логанова") поднимается вверх по Волге, минуя большие и малые города, примечательные природные места. Второй (неявный) пространственно-семантический центр песни проявляется только в результате ее картографирования: до Нижнего Новгорода песенный "шаг" от одного селения до другого составляет десятки и даже сотни километров, а в окрестностях Нижнего Новгорода - не превышает десяти - двадцати километров. Характеристика верховых по отношению к Астрахани селений дается, как правило, с внешней позиции. Поэтому особенностью данной песни, страновой по территориальному охвату, нужно признать ярко выраженную асоциальность. Одни селения характеризуются бурлаками гастрономически ("А с соминкой пирожки есть в Черном яру <…> / Несоленые калачики царицынские <…> / А витушкою калачики камышкинские <…> / А вот сдобный пирожок - это Нижний городок"), другие - как места отдыха и развлечений ("А вот матушка Самара - ради туто мы привала;/ Новодевичье село с ума, братцы, нас свело <…> / А вот Козино село - погулять нам весело: / По три денежки удой, сам и козоньку подой"). Приведенная песня дает основание в качестве дополнительного показателя использовать профессиональный и социальный статусы лирического героя. В соответствии с ними выделятся географические песни крестьянские, рабочие, рекрутские, других социально-профессиональных групп. Для каждой из них характерно свое видение культурных ландшафтов.
В заключение отметим, что анализ географических песен с междисциплинарных позиций позволил не только более объективно оценить этот тип фольклорных текстов с точки зрения семантики и морфологии, но и наглядным образом продемонстрировал роль невербальных факторов в фольклорном текстообразовании. В рамках подобных исследований географический и фольклористический аспекты взаимно "поддерживают" друг друга: тем самым потенциальные возможности каждого научного направления заметно расширяются. Условные сокращения 1 Чистов К.В. Поэтика славянского фольклорного текста. Коммуникативный аспект // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. VIII Межд. съезд славистов. М., 1978. С. 299-327; Чистов К.В. Специфика фольклора в свете теории информации // Типологические исследования по фольклору. М., 1975. С. 26-43; Толстой Н.И. Вторичная функция обрядового символа // Он же. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 167-184; Гацак В.М. Текстологическое постижение многомерности фольклора // Cовременная текстология: теория и практика. М., 1997. С. 103-112; Фольклор. Комплексная текстология. М., 1998; Мехнецов А.М. Фольклорный текст в структуре явлений народной традиционной культуры // Музыка устной традиции / Материалы межд. науч. конф. памяти А.В. Рудневой. М., 1999. С. 178-190; Гацак В.М. Этнопоэтические константы в фольклоре: уровни, изоглоссы, "мультимедийные формы" (на славянском и неславянском материале) // Литература, культура и фольклор славянских народов. ХIII Межд. съезд славистов (Любляна, август 2003 г.). Доклады российской делегации. М., 2003. С. 311-324; Дианова Т.Б. Текстовое пространство фольклора: методологические заметки к проблеме // Актуальные проблемы полевой фольклористики. Вып. 3. М., 2004. С. 5 -17 и другие.
|
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ 2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве! © Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта © Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта © Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта Контакты:
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
|