- О Центре
- Архив новостей
- Фотоальбом
- Photo collection
- Преподаватели в
магистратуре (фото) - Сотрудники
- Контакты
- Обратная связь
- Аудио
- Видео
2008-2011 (Русский Север) УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Очное отделение
- Программа по курсу УНПТ
- Планы семинарских занятий
- Вопросы к экзамену
- Список текстов для чтения
- Фольклорная практика
Магистратура
- Русский фольклор
- Филологический анализ
текста - История фольклористики
- Проблемы былиноведения
- Фольклор и миф
- Социальная антропология
- Прагматика фольклора
- Мифы и религии
народов мира - Планы семинаров
- Экзамены. Зачеты
- Вопросы к государственному экзамену
Аспирантура
- Программа для аспирантов по специальности "Фольклористика"
- Вопросы вступительного экзамена в аспирантуру
- Вопросы кандидатского минимума
ПРОЕКТЫ
- Гранты
- Информационно-справочная система
- Этнограф Петр Ефименко
- Устная история
Архангельского
Севера в фольклоре - Пинежские свадебные
и игровые песни - Электронный атлас
"Традиционная культура
Пинежья"
- Мультимедийный каталог традиционной культуры Русского Поморья
ПУБЛИКАЦИИ / Статьи / Н.В. Дранникова. Образ жителя Севера в анекдотах // Народные культуры Русского Севера. Фольклорный энтитет этноса. Вып. 2: Материалы российско-финского симпозиума (Архангельск, 20-22 ноября, 2003 г.). Архангельск: Поморский ун-т, 2004. С. 106-122.
В данной статье рассматриваются проблемы прозвищной нарратизации, имеющей различные проявления. Речевой стереотип выступает не как законченный дискурс, а как его потенциальность6, реализуемая в нарративе. Прозвищный нарратив имеет свои сюжеты и героев. Коллективные прозвища (далее – КП), существующие в виде лексемы, могут встречаться в различных жанрах фольклора, а тексты, в состав которых они входят, образуют отдельную область традиционной культуры. Предметом нашего исследования являются тексты, ставшие знаковыми для местных сообществ, что способствует становлению и поддержанию идентичности этих локальных групп. Они составляют дискурс прозвище/характеристика локальной группы населения. Референт нарратива вполне понятен только определенной группе – его коммуникативная функция реализуется в соседних местных сообществах. Широкое распространение получает только тот текст, чей денотат известен каждому представителю группы.
В последнее время в науке объектом анализа все чаще становятся интерактивные свойства коммуникации (социально значимые параметры, ситуации общения и т.д.). При анализе интересующих нас нарративов мы использовали как жанровый, так и дискурсивный подходы. К изучению фольклорного дискурса обращались различные исследователи2.
В прозвищных нарративах широко используются традиционные мотивы комической прозы. При этом наблюдается двусторонний процесс: 1) либо анекдот разворачивается из уже имеющегося прозвища, 2) либо уже существующее прозвище прикрепляется к определенному сюжетному типу. Одна и та же речевая ситуация может порождать и номинативы, и фольклорные тексты. Н.П. Андреев в “Указателе сказочных сюжетов по системе Аарне” выделил раздел “О пошехонцах”3. Ю. Кшижановский в «Систематическом построении “Польская народная сказка”» озаглавил соответствующий раздел “Анекдоты о глупых соседях” (гнездовцах, мазурах, тушковянах), а также о представителях других этносов – русинах, полешуках4, венграх и т.д.5 В “Сравнительном указателе сюжетов. Восточнославянская сказка” (далее – СУС) его составители выделили раздел “О глупцах и простаках (пошехонцах)” (СУС 1200–1349). В русской литературе первым упомянул пошехонцев М.Д. Чулков, затем – В.С. Березайский6. Впоследствии анекдоты о пошехонцах неоднократно переиздавались и допонялись новыми сюжетами7. Образы пошехонцев в анекдотах, по нашему мнению, появились под влиянием литературы. В народной традиции глупцами являются не пошехонцы, а представители местных микрогрупп. В 1955 году от сказочника А.И. Кривцова в деревне Гаютино Пошехонского района Ярославской области была сделана запись сказки “Про двух портных пошехонов”, в которой действуют умные пошехонцы8.
В народной комической прозе были свои глупцы (вятские, олонецкие, архангельские и т.п.). В анекдотах происходит варьирование локального атрибута персонажей в текстах, построенных по традиционным схемам. Использование локального обозначения, по нашему мнению, связано с реальными социальными отношениями, что тоже является знаком, как и “пошехонцы”, но с большей приближенностью к реальному опыту.
В интересующих нас анекдотах преобладают сюжетные типы “О глупцах и простаках (пошехонцах)”, “О дураках”, реже встречаются “О хитрых и ловких людях”. Этнический / субэтнический образ раскрывается в произведениях комической прозы, относящихся по своему содержанию к этнонимическим. Различные КП имеют различные сюжетопорождающие возможности, например, большими обладает присловье толоконники. Так называли жителей городов Каргополя (Арх.), Вологды и Вятки, Калязина (Твер.), Углича (Яросл.). На территориях Русского Севера и Северо-Запада России был наиболее распространен сюжет о том, как представители различных местных сообществ “Варят кашу (толокно) в проруби” (СУС 1260). Популярность данного мотива во многом связана с тем, что толокно долго употреблялось в пищу в определенных местностях. Анекдот найден нами в трех вариантах: в первом из них глупцы в дороге “варят обед” и затем, не дождавшись его, прыгают в реку Вятку (Вят. фол., с. 9–10). Во втором – после того как кашевар развел толокно в Волге, а ложки едоков оказались пустыми, они уверяют, что толокно съел водяной (Дилакторский, 1894). В третьем – чтобы выяснить, почему толокно не густеет (хряснет), каргополы прыгают в прорубь вслед за поваром (Фил. зап., с. 67). Широкое распространение анекдота свидетельствует как о хозяйственной общности указанных территорий, так и об общности когнитивных стереотипов, которые привели к возникновению этих произведений. В ХХ веке прозвище толоконники получило более реалистическое объяснение, его происхождение исполнители мотивируют тем, что вологжане когда-то посыпали толокном дорогу из-за того, что было очень скользко (д. Костюнинская, Вожег., Вол., М.В. Корюхова, 1928).
Некоторые анекдотичные сюжеты появляются в результате нарратизации паремий. В отношении КП толоконники нами отмечена не только нарративная, но и паремиологическая стереотипия. В словаре В.И. Даля приводится поговорка о том, что вологжане толокном Волгу замесили (Даль, т. 2, с. 32). Само прозвище, возможно, содержит в себе отголоски обряда кормления воды9, который был распространен в этих местах.
КП объясняются с помощью анекдотов о глупцах. К “бродячим” сюжетам комической прозы, в которой действуют жители различных микроареалов, относится тип 1287 (Не могут сосчитаться: каждый считающий пропускает себя). Он реализуется на уровне различных сюжетов. Жителей деревни Хаврогоры (Холм.) называли бессчётными, деревни Кузаранды (Медв., Кар.) – девятыми людьми. Оба прозвища являются смысловой доминантой группы анекдотов “О глупцах и простаках (пошехонцах)”. Общефольклорные сюжеты приспосабливались к местной истории. Мотивация прозвища в динамике могла меняться от анекдотичной до более “прозаической”. Проиллюстрируем этот процесс на примере присловья бессчётны(е). В нашем распоряжении имеется семь его вариантов10. Хронологический диапазон их записи составляет около ста двадцати лет. В словаре А.Н. Подвысоцкого, опубликованном в 1885 году, приводится следующий текст:
“Бурею опрокинуло карбас, на котором они (жители д. Хаврогоры, Холм. – Н. Д.) переправлялись через Двину, и когда уцелевшие стали их искать, то хотя всех их плыло сорок человек, из реки вытащили уже пятьдесят утопленников, но они утверждали, что еще не всех досчитались”.
В современной записи анекдота, сделанной в 2003 году, хаврогорцы тонут по вине безногого перевозчика Николая Маркова. В лодку садится сорок человек, а на другой берег переплывает всего тридцать девять. Личность и исчезновение одного из них оказываются покрыты тайной. Анекдот наполняется конкретным содержанием, в тексте просматривается тенденция к его превращению в рассказ. В то же время появление в нем фигуры безногого перевозчика позволяет включить его образ в систему традиционных представлений, где “чужие” наделялись телесными аномалиями.
В другой записи, как и предыдущая относящейся к началу ХХI века, вместо хаврогорцев в реке утонули коровы. Сюжетная ситуация с утонувшими коровами, которые также оказались “бессчётными”, но уже по другой причине – из реки выловили гораздо больше трупов, чем утонуло коров на самом деле. В современном варианте текст дополняется рационалистическими объяснениями:
“Бессчётные Хаврогоры” назывались так потому, что у них утонули коровы. А когда коров выловили, их оказалось больше, потому что ниже по течению уносило трупы других коров, которые тонули раньше. Поэтому точно не знали, сколько утонуло коров. Вот жителей Хаврогор и назвали “бессчётные Хаврогоры”. (Архангельск, И.К. Помазкина, 1985)
Географические объекты, фамилии, различного рода реалии, упоминающиеся в текстах, являются аргументами, подтверждающими истинность изложения. В анекдоте появляются “прозаические” подробности и географические объекты, например: хаврогорцы едут в лодке на праздник в село Емецкое и т.п. С течением времени произошла бытовизация КП, а само оно получило более реалистические мотивации: было огромное количество деревень, поэтому возникло прозвище11 (Архангельск, Ю. Гельфанд, 1983) или выращивали много пшеницы, поэтому и “бессчётны” (Архангельск, Л. Маслова, 1982). В парадигму вариантов анекдота входит еще один сюжет – «хаврогорцы запутались в подсчетах мешков с мукой, и поэтому стали называться “бессчетными”. В анекдотах упоминается, что антропоним возник в соседней деревне Пингише. Между двумя этими деревнями существовала конкуренция, которая происходила из-за того, что в Пингише была плохая земля (урожаи были низкими и, кроме репы, ничего не вырастало), а в Хаврогорах – хорошая, и урожаи были высокими. Широкое распространение коллективных именований микрогрупп, проживащих в Хаврогорах и Пингише (см. далее), позволяет утверждать, что здесь находился один из исторических центров Подвинья. Данный сюжет повторяется на территориях различных регионов и встречается в Карелии. Его модификацию представляет собой анекдот о происхождении КП девяты(е) люди, которым называли жителей деревень Кузаранды (Медв., Кар.) и Суйсарь (Кар.). Первый его вариант был опубликован в 1863 году К.М. Петровым12. Еще один текст в 1898 году обнародовал Г.И. Куликовский.
Современная запись анекдота была сделана в начале 1980-х годов Л.П. Михайловой. Его содержание уже редуцировано: жители деревни Суйсарь пересчитывают не себя, а свои шапки (Михайлова, с. 69). Числительное девятый имеет значение насмешки13: девята(я) кость от задницы, девята(я) вода на киселе, что означает “дальняя родня” (с. Карпогоры, Пин., В.Н. Рухлов, 1960). Мы полагаем, что еще одним значением атрибутива девятый является удаленность.
Как правило, в таких анекдотах соседи совершают неправильные поступки, их действия лишены логики. Они сеют соль, тащат на крышу корову, пытаются доить кур, вгоняют лошадь в хомут и т.д. В корпус сюжетов “О дураках” входит сюжетный тип –1698*С (Мужицкое поздравление). Рассмотрим особенности его бытования в Архангельской и Вятской областях и Карелии. Жители села Долгощелье Мезенского района (Арх.) получили прозвище турки. Именование турки довольно часто встречается в прозвищном ономастиконе Северо-Запада России. Любой экзоэтноним служит обозначением инородного, неправильного, некультурного. В нашей коллекции в нескольких вариантах представлены объяснения его происхождения14:
В Долгощелье ехал архиерей. Народ встречал его на берегу, а один мужик на лодке поплыл навстречу. Лодка перевернулась, и мужик стал тонуть. Толпа народа это увидела, и кричит одна половина: “Да здравствует!”; другая – “Спасай, тонет!” Архиерей послушал и сказал: “Ну, и турки!”15 (г. Мезень, М. Терентьева, 1982)
В анекдоте содержится травестизм: в некоторых вариантах вместо священника приезжают цыгане, царский воевода, губернатор, родственник царя, князь или К.Е. Ворошилов, когда-то отбывавший здесь ссылку. В текстах с упоминанием царского родственника правомерно видеть “глухое” воспоминание о Великом князе Владимире (дяде Николая II), который командовал Санкт-Петербургским военным округом и, действительно, совершил поездку в Поморье в 1884 году. КП турки, как и другие иноэтнические антропонимы, связано с категорией “иного”, потустороннего. Поведение жителей Долгощелья, которые нарушают установленные нормы поведения, соответствует восприятию “чужого” в народной культуре. Ситуация приезда значительной персоны носит инвертированный характер. Вместо торжественной встречи сельчане ведут себя как во время трагического происшествия. В некоторых вариантах рассказа, пока все жители были на берегу, их дома разграбили цыгане, вызвавшие эти дополнительную суматоху. Встреча приобрела фарсовый характер.
Жанровые границы в повествовательном фольклоре очень зыбки. Анекдот о долгощельских турках в одной из записей приобретает черты социально-утопической легенды о дальних землях и обретении идеала (с. Койда, Мез., Д. Малыгина, 1985)16. Согласно ей, местный житель мечтал увидеть Турцию, но его мечте не суждено было осуществиться, и он в дальнейшем основал деревню Турцию, которую впоследствии переименовали в Долгощелье, а ее жители получили прозвище турки. К дискурсивным особенностям текста относятся комментарии исполнителя: “Кто знает, что ему в голову взбрело”.
Ситуация ошибочного узнавания/неузнавания персонажа является типичной для комической прозы. В соседних с Архангельской областью регионах сюжетному типу “Мужицкое поздравление” близки тексты о происхождении КП молотниковские турки (Вят.) и Кулмукса-звонари (Кар.). В них за турок принимают катальщиков валенок, когда-то ходивших по деревням с целью заработка (Вят. фол., с. 14), или же во время русско-турецкой войны их путают с артелью рабочих, возвращавшихся с завода (Зеленин, Путеводитель, с. 152–153; Вят. фол., с. 11). В анекдотах этого типа преобладает мнимая логика событий и поведения персонажей. Жители Кулмуксы торжественно ждали к церковной службе батюшку, поэтому при виде первых появившихся саней начали звонить в колокола, но вместо “уважаемого гостя” в санях оказался цыган (Михайлова, с. 70–71). Звонарь – человек, звонящий в колокола, в народной речи – пустозвон, болтун. В прозвище слились оба эти значения.
Ситуация неожиданного появления какой-нибудь значительной персоны или большой группы людей, вызывающей своим появлением путаницу, оказывается широко распространенной в нарративах, являющихся знаковыми для различных микрогрупп. Сюжетную модификацию СУС–1698*С представляет собой текст, объясняющий происхождение коллективного именования жителей деревни Плёсо (Холм.) японцы17. Он объединяет в себе жанровые признаки анекдота и предания. Время его возникновения относится исполнительницей к периоду гражданской войны (при этом имелась в виду русско-японская война 1905 года. – Н. Д.).
Деревню Плёсо (Хаврогоры) прозвали Японией. Еще в годы Гражданской войны это случилось. Какой-то раз заметил мужичок больность изложения. В анекдоте появляются “прозаические” подробности и географические объекты, например: хаврогорцы едут в лодке на праздник в село Емецкое и т.п. С течением времени произошла бытовизация КП, а само оно получило более реалистические мотивации: было огромное количество деревень, поэтому возникло прозвище11 (Архангельск, Ю. Гельфанд, 1983) или выращивали много пшеницы, поэтому и “бессчётны” (Архангельск, Л. Маслова, 1982). В парадигму вариантов анекдота входит еще один сюжет – «хаврогорцы запутались в подсчетах мешков с мукой, и поэтому стали называться “бессчетными”. В анекдотах упоминается, что антропоним возник в соседней деревне Пингише. Между двумя этими деревнями существовала конкуренция, которая происходила из-за того, что в Пингише была плохая земля (урожаи были низкими и, кроме репы, ничего не вырастало), а в Хаврогорах – хорошая, и урожаи были высокими. Широкое распространение коллективных именований микрогрупп, проживашое количество людей, поднимающихся на угор, сразу заметил – нездешние. А ведь война была, поднял панику: “Японцы, японцы наступают!” (а в это время было много интервентов), люди поверили: не было у них ни газет тогда, ни радио. Всей деревней бросились защищать свои дома, детей: кто с косой, кто с лопатой, кто с граблями, у кого и ружье! Вышли – ждут боя. Вдруг смотрят: а это никакие не японцы, а наши русские, красногвардейцы то есть! С тех пор и зовут Плёсо Японией. (Архангельск, Г.П. Опокина, 1932)
Коллективная историко-культурная память является неотъемлемой частью локальной идентичности. Анекдот содержит факты местной истории. В нем упоминаются оккупировавшие Русский Север в 1918–1920 годах интервенты, лагеря которых располагались на территории бывшего Холмогорского уезда, столкновения оккупантов с войсками Красной армии, местом действия является угор – обрывистый берег реки Северная Двина.
В анекдотах происходит постоянная путаница, смешиваются различные ассоциативные ряды. Point анекдота о глухих/глухом, относящихся к сюжетным типам 1698, основан на паронимической аттракции. Содержащаяся в них языковая игра является средством осмеяния соседнего сообщества и эксплицирует их глупость как основную групповую черту.
Жителей села Сояна называют “глухарями”. А называют так потому, что много лет назад приехал в это село один барин. Окликнул он близко проходящего мужика. А тот ему: “Чаво? Чаво? Чаво?” “Поди сюда!” – кричит барин. “Чаво вам?”. “Поди сюда, дурень!” – крикнул барин.
“Кого приведи?” – ответил мужик. “А, поди ты отсель, глухарь ты этакий”, – буркнул барин. Сел он обратно в сани и поехал, крикнув напоследок: “Вот и живите глухарями, света Божьего не видя”18. (с. Койда, Мез., Е.М. Малыгина, 1930)
Кульминация рассказа включает в себя разговор барина с местным мужиком. Она строится на каламбуре – смешении слов поди (иди) и приведи. Анекдот имеет неожиданную концовку, в которой барин дает прозвище местному сообществу. В анекдоте переплетаются два мотива: “Не понимают друг друга из-за глухоты” и “Комические ответы насмешника (мужика) простаку (глупому барину)” (№ 1702 С*).
Образ места создается в фольклоре в первую очередь. В фольклорном тексте реализуются когнитивные стереотипы. В приведенном тексте присутствуют знаки, репрезентирующие локальную идентичность: сообщество, получившее прозвище, живет в глухом лесу, деревня расположена на реке Сояне – притоке Кулоя, о пренебрежительном отношении к микрогруппам, проживающим по притокам, мы писали в других главах. Контакты этих сообществ с другими местными социумами были весьма ограничены, что и наложило отпечаток на его содержание.
Представители локальных групп выступают в анекдотах неловкими и беспомощными. Они постоянно совершают нелепые поступки. Любители тяста/теста заонежане всегда берут его с собой в ведре – квашонке. Однажды она проваливается сквозь сани и начинает мешать их движению. Но вместо того, чтобы вынуть квашонку, заонежане начинают “понукать лошадь”, а потом делают вывод, что они наехали на пень (Куликовский, с. 123). К анекдотам “О глупцах и простаках” восходит один из вариантов объяснений КП тестянники. Он заключается в том, что заонежане в озере рубили кадушку с тестом (НКТК). Заонежским тестянникам близки пинежские мусённики (д. Каскомень, Пин.). Они, как и заонежане, всегда брали с собой в дорогу туес с мусёнкой (кашей из ячменя). Но, в отличие от заонежан, каскоменцы были не только “глупыми”, но и жадными. В роли мифологического трикстера, из-за действий которого возникло прозвище, в анекдоте выступает местный старик. Находясь в другой деревне в гостях, он варит для себя мусёнку, а ее остатки забирает с собой (с. Сура, Пин., А.И. Дорофеева, 1913).
Сакральное в анекдотах меняется местами с профанным. Молитва, которая должна быть обращена к Богу, посвящается лесной кокоре. Жители города Котельнича (Вят.) во время половодье приняли плывущее по реке дерево за чудовище и начали молиться ему, чтобы оно не встало поперек реки (Зеленин, НП, с. 76; Зеленин, Путеводитель, с. 152). В публикации А. Можаровского молитва включена непосредственно в текст: “Липовая кокора! моли Бога о нас”19.
Еще одним из наиболее распространенных сюжетных типов прозвищной комической прозы является 1699 (О неправильном произношении). К нему относятся тексты о зырянах, пустозёрах, устьцилемах и карелах, опубликованные в книге Н.Е. Ончукова (№ 23–25, 214). В архиве Поморского государственного университета указанный тип представлен текстом, объясняющим происхождение прозвища жителей острова Моржовца (Мез.), расположенном в Белом море20.
Недалеко от деревни Койды находится в самом Белом море остров Моржовец, который тридцать два километра в длину и десять километров в ширину. Мало людей там живет, но люди и им прозвище дали – “морыками” зовут. А прозвище это произошло потому, что жил там раньше старичок, который не мог выговаривать слово “морж”, да и не пытался. Как пойдет он за морошкой, лень его одолеет, и выйдет он на бережок, ведёрко поставит и кричит: “Морыки, морыки, сюда плывите да морошку в ведерко соберите!”. Говорят, полоумный он был. С тех пор немногочисленное население этого острова называют “морыками”. (с. Койда, Мез., Е.М. Малыгина, 1930)
Анекдот содержит в себе местные реалии: его действие происходит на острове, который расположен в Белом море, на нем растет северная ягода морошка, указывается, что население острова немногочисленно. В содержании анекдота важную роль играет сказочный мотив “разговор человека с животными”. Он напоминает сказку “По щучьему велению” (СУС 675). Этнопсихологическим стереотипом, связываемым с локальной микрогруппой, проживающей на Моржевце, выступает лень.
Одни из сюжетов анекдота были популярны и широко распространены в различных регионах России, другие явились редкими. Редким можно считать сюжет о жителях деревни Евсино Каргопольского района, записанный фольклорной экспедицией РГГУ21. Сюжетообразующую роль в нем играет ситуация смехового обнажения, имеющая характер инвективы, когда с целью оскорбления противника ему показываются половые органы. Анекдот передает представления соседних сообществ о глупости местных жителей. Приведенный выше текст лишь отдаленно взаимодействует с сюжетным типом 1262 (Глупец мысленно грешит с попадьей, стоя на другом берегу реки), но ни в коем случае не повторяет его.
К выделенной группе анекдотов примыкают сюжеты об “инородцах” (представителях других этносов). Они, как и предыдущие, относятся к сюжетному полю номеров СУС 1200–1349 “О глупцах и простаках (пошехонцах)”. Некоторые из них помещены в раздел “Разные дополнения к анекдотам”22. Впервые они были выделены А.Н. Афанасьевым23. В сборнике сказок он опубликовал тексты о москалях (№ 454, 461, 469–475, 478), панах/поляках (№ 468, 467, 479), хохле (№ 521), жидах и представителях других этносов. Е.А. Чудинский назвал подобные тексты побасенками24.
В публикациях Е.А. Чудинского и Н.Е. Ончукова имеются тексты о зырянах25 и карелах. Один из них (о кареле) не был опубликован Н.Е. Ончуковым из-за его неприличности26. “Инородцы” в них не понимают обычных явлений, их поступки алогичны. В анекдотах активно используется имитация речи этнически “чужих”. Представители других этносов говорят о себе в среднем роде (одно) или во множественном числе (ми). Этноним карел также употребляется ими в среднем роде – корело27, в их именованиях используются фамильярные формы – кареляк, корело, что усиливает представление об их “глупости”. Я.И. Гин высказал мнение о том, что в текстах сказок встречается колебание рода персонажей28. Он отмечал, что колебания рода присущи персонажам “чужого мира”, антогонистам. Представители чужого этноса в народной культуре ассоциировались с колдунами.
Для корпуса анекдотов об инородцах является типичным мотив “непонимание инородцами самых обычных явлений и предметов”. В “Филологических записках” за 1901 год был опубликован анекдот о русском путешественнике, передвигающемся в обществе карел, СУС – 2220** <Человек неправильно понимает либо не расслышал слова собеседника> :
Один путешественник странствовал в обществе корел, утомившись переездом через озёра, спросил, скоро ли доберутся. В ответ на это “корел” ответил: “Скоро, бачка, скоро – большая половина проехали, а этта половина гораздо поменьше”29. (Фил. зап., с. 64)
Карел не может объяснить, какое расстояние он проехал. Ему не понятен смысл слова “половина”. Она, по его мнению, может быть большая и меньшая. Глупость “инородцев” в анекдотах может принимать гиперболические формы. В тексте № 26 из сборника Н.Е. Ончукова СУС 2073* (Год такой) заключается насмешка над зырянами, проживающими в селе Усть-Ижма (Коми). Его сюжет содержит диалог, в котором один из зырян объясняет появление в деревне большого числа беременных “неудачным” годом. В книгу был помещен еще один “зырянский” анекдот – “Зырянская вера” (Ончуков, № 30)30. “Инородец” нарушает христианские заповеди: во время ледохода он из чувства страха начинает угрожать святому Николаю, за что и получает возмездие – его дом пробивает льдина. В анекдоте сталкивается два контекста: один связан с набожностью пустозёр, второй – с их хитростью и жадностью. Их пересечение создает дополнительный комический эффект. В символическом плане действия зырянина соотносятся со сферой “иного”, “потустороннего”; а в реальном – с глупостью и недостаточной сообразительностью. Как уже отмечалось, повествовательный фольклор отличается жанровой диффузией. Кульминация анекдота (разрушение дома) вызывает ассоциации с легендой с сюжетным мотивом “наказание за непочитание”.
В шутливых рассказах русские высмеивают лень карел. Их ограниченность подчеркивается имитацией их речи: произнесение шипящих вместо свистящих звуков: “Эхе-хе. Шкоро ли шуббота-то, хоть бы в байну сходить” (Ончуков, № 214). Звукоподражение – один из способов, характеризующих представителей “иного” мира. Отклонение от норм речевого поведения – важная отличительная черта мифологических персонажей31. Этот прием часто используется для характеристики представителей соседних микрогрупп и других этносов. Глупость зырянина подчеркивается его речью, коверкающей русское произношение (Ончуков, № 23). Усердно молясь иконе Богородицы, он из-за своего рвения нечаянно сжигает ее. Это же значение имеет известная русская пословица: “Заставь дурака молиться – лоб расшибёт”.
В народной традиции существуют анекдоты и с противоположным содержанием, в которых сами “инородцы” высмеивают русских, – “Зыряне смеются над устьцылёмами” (Ончуков, № 25). Они передразнивают особенности их речи – тянут как русское население Печоры гласные звуки (Парфентей –е – й, а Парфент– е– й! / – Чего – о? / – Куда пое-х-ал? / – В Пинег – у. / Пошто – ле – е? – На база – а – р. / Купи мне икон – у. / – Какую – ю? / А Миколу – у); и их набожность, вероятно, связанную с сильным распространением на Печоре старообрядчества. Значительная часть русского населения данного ареала была потомками защитников старой веры, бежавших из центральных губерний от преследования32. Анекдот был записан от зырянина-ижемца Ю.П. Канева33, занимавшегося торговлей и часто бывавшего в Москве и Петербурге. Его вид деятельности способствовал расширению кругозора, что позволило ему в культурном отношении подняться над русским населением Печоры. От других “инородцев” зыряне отличались предприимчивостью и более высоким уровнем развития, они “служили посредниками в торговых сношениях запада с Сибирью, Туркестаном, Персией и даже Индостаном. Торговые пути, пролегавшие через Уральские горы, до сих пор известны под именем “зырянских дорог”34. Этим можно объяснить нетипичность для прозвищного дискурса восприятия русских зырянами.
Сами русские, находясь в иноэтнической среде, продолжали высмеивать своих соотечественников – “Устьцилёмы над пустозерцами смеются” (Ончуков, № 24). Вышучиванию подвергались хитрость и жадность последних. Соперничество между Усть-Цильмой и Пустозерском могло происходить из-за рыбных и звериных угодий. Пустозёры были богаче устьцилёмов, так как имели больше угодий, расположенных по Печоре, Большеземельской и Малоземельской тундрам.
Одни и те же сюжеты были распространены в различных регионах Европей-ского Севера России. Устойчивые мотивы о глупцах прикреплялись не только к самому Пошехонью, но и к соседним с Ярославской областям – Архангельской, Вятской, Вологодской, Карелии. В сказочной прозе известны анекдоты о том, как глупцы “носят солнечный свет в мешках (решетах, корытах): в дом без окон” СУС 1245. Аналогичный сюжет используется в качестве характеристики жителей городов Кадники (Вол.) – “Кадниковцы – в бочонок солнышко ловили” (Дилакторский) и Рязани, которые тоже “мешком солнышко ловили” (Даль, т. 2, с. 461). В книге иеромонаха Леонида “История церкви в пределах нынешней Калужской губернии и калужские иеромонахи”35 содержалось свидетельство о существовании обряда “загонять солнце под Петров день”. Присловья содержат в себе отголоски этого обряда. А.Л. Топорков, анализируя формулу севернорусских причитаний “да решетом света наношено”, считает, что решето имеет сложную символику: “оно является вместилищем чудес, даров” и “решету уподобляется небесный свод или солнце”36.
Сюжетной модификацией СУС 1210 (Тащат корову на крышу: пастись) является рассказ о жителях Кузаранды (Медв., Кар.). В Заонежье их считали карелами и называли бесхвостниками. Про них говорили, что крыши в их деревне плоские (то есть односкатные) и будто бы однажды кузаранд-цы на такую крышу подняли теленка, чтобы он съел выросшую на ней траву. А когда его стаскивали с крыши вниз, то оторвали животному хвост37.
Любое имя – “нарративное ожидание”38. Прозвища могли быть экстрактом целого произведения или выступать в виде аллюзии на какой-нибудь анекдот или устный рассказ. В этом случае их объяснения имеют характер неразвернутых анекдотичных мотивов: каргополы “наживали состояние, выпрашивая по всей губернии на погорелое. Хозяин запрягал лошадёнку похуже, обжигал оглобли и ездил всю зиму по губернии” (Киприянов, с. 67–68). Локально-групповое прозвище каргопол, широко известное по всему Северу, – жганая/палёная оглобля39. “История” о палёной оглобле близка группе анекдотов “О хитрых и ловких людях” (СУС 1525–1639). Возможно, что данное КП связано с существовавшим в прошлом магическим действием, когда обжигание концов оглоблей приносило удачу: “<Каргополы> верили, что удача им будет сопутствовать, а неудача отступит прочь”40. По народным представлениям, огонь – одна из стихий мироздания. В народных обрядах и магии ему придавалось очистительное значение41.
Нарратизацией присловья псковичи небо кольями подпирали (Даль, т. 2, с. 26) является анекдот о жителях Пскова, которые “Небо подпирают колья-ми”, думая, что низко стелящиеся тучи падают на землю (СУС – 1250***). Он был опубликован И.П. Сахаровым в 1841 году. Гиперболизация создает в нем дополнительный комический эффект. Можно предположить о существовании в прошлом подобного обряда. В севернорусской традиции распространено поверье о том, что вызвать дождь можно граблями, повернутыми к небу зубцами42.
Некоторые стереотипные выражения выступают в роли КП и имеют в своей основе скрытый сюжет. Имитируя речь жителей Пинеги (Арх.), их передразнивали: Покупала по цетыре денежки, продавала по два гросыка, барыса куца куцей, а денег ни копиецки43 (Максимов, с. 28; Подвысоций, с. 122; Лихачев, с. 284). Выражение восходит к сюжетному типу – 1340* (Глупая женщина: не умеет считать алтынами и настаивает, чтобы вместо запрошенных торговцем сорока алтын заплатить рубль двадцать копеек).
Сюжет о глупцах может заключаться и в одной лексеме – таржепола-пошехонцы (с. Таржеполь, Прион., Кар., Михайлова, с. 72). К типу 1228 “Глупцы стреляют из ружья” восходит выражение “Вятские мужики зарядили трубу и выстрелили в сторону Турции” (Архангельск, Л.В. Мельникова, 1953).
Гораздо реже в нарративах местное сообщество является умным и сообразительным44:
Целегора (Мез.) – рекоставы. Однажды долго река не вставала. А сено за рекой, как-то надо везти его скотине, которая была голодной. Догадались:веревку протянули над самой водой да шугу остановили, и русло замёрзло45. (с. Дорогорское, Мез., А.Е. Тярасова, 1920)
Целегора – ледоставы. Мужики связали красны кушаки и хотели поставить ими реку. И поставили. (д. Жердь , Мез., А. А. Чикина, 1956)
В приведенном выше анекдоте локальная микрогруппа предстает в виде демиурга, своими руками создающего культурные объекты. Его сюжет и оценка сообщества, заключенная в нем, не являются типичными для корпуса исследуемых нами текстов. В нем преобладают “глупые” и “ленивые” соседи. Тексты о трудолюбивых и изобретательных героях являются самохарактеристиками и возникают обычно внутри группы, к которой они относятся.
Как мы уже неоднократно отмечали, анекдотичные мотивы прозвищного фольклора имеют тенденцию перехода в реалистические объяснения. Одна из современных мотиваций приведенного выше присловья восходит к особенностям местного ландшафта: река напротив деревни Целегоры “встаёт раньше, чем в других деревнях” (Архангельск, А.И. Ермолинская, 1954).
Реальное событие, некогда имевшее место в жизни локальной микрогруппы, может фольклоризоваться. Анекдотичный случай произошел в селе Строевское Устьянского района (Арх.). Во время паводка баня одного из его жителей оказалась принесена водой в огород одинокой женщины.
Да ходит одна байка, связанная с разливом рек. На самом деле может это было. Мужик баню новую построил, сезон баня не отстояла. Разлив внезапно начался, за ночь вода сильно поднялась, баню и смыло, унесло течением, далеко унесло, в соседнюю деревню. И осталась баня в огороде бабы одной. А баба одинокая была – тяжело в хозяйстве. И бани, главное, своей не было: к соседям просилась мыться. А тут утром во двор выходит, и баня стоит. Говорят, даже судились эти двое тогда. Баба не хотела баню отдавать.
Хотя может быть байки это всё. Но с тех пор мужика “поплавком” звали, а потом и всё село так. Много ведь ещё чего-то у людей поуносило46. (с. Строевское, Уст., П.И. Сысоев, 1949)
Сюжет анекдота, как и предыдущий, не является типичным для прозвищного фольклора. Он относится к группе “Счастье по случаю” (1640–1674).
Мы отмечаем, что некоторые из сюжетов, находящихся в нашей коллекции, оказались не внесены в “Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка” или же только условно близки сюжетному типу, помещенному в СУС, например: о том, как жители одной деревни поставили реку своими поясами (веревками); о бане, приплывшей по воде в огород; о смеховом обнажении представителя локальной микрогруппы перед жителями другой деревни с целью оскорбления последних и др.
Обобщим наши наблюдения. Стереотипия, как известно, может быть: а) речевой, б) когнитивной. При этом когнитивные стереотипы реализованы только в речи или невербальных акциях, но при этом для каждой локальной традиции существуют свои региональные особенности восприятия соседей. Соотношение общей и локальной типизации является одним из интересующих нас вопросов. Прозвищные нарративы репрезентируют те же когнитивные стереотипы, что и вся сфера прозвищного фольклора. Локальные микрогруппы осознают свое групповое единство. Оно выражается в выборе ими своего КП, например: мамоны, заугольники, бессчётные и др. Свое единство сообщества осознают через противопоставление соседним группам. Они указывают на формы восприятия других (соседей), свойственные локальным сообществам: насмешку, презрение, опасение и др. Группе свойственно преувеличивать свои достоинства и преуменьшать их у других. Стереотип – упрощенный, эмоциональный образ какой-либо локальной группы. Стереотипным является восприятие соседей как разбойников и воров, как глупцов и простаков. В отношении своего сообщества действуют такие стереотипы, как ум и трудолюбие.
Некоторые общефольклорные сюжеты получили местную привязку. Прозвищные анекдоты содержат в себе типичные мотивы комической прозы: “О глупцах и простаках (пошехонцах)”, “О дураках”, реже среди них встречаются – “О хитрых и ловких людях”, которые в то же время представляют их оригинальные местные версии. На территории Северо-Западного региона России наиболее распространенными оказались следующие сюжетные типы: “Мужицкое поздравление” (–1698*С), “О неправильном произношении” СУС 1699, “О глупцах и простаках (пошехонцах)” СУС 1200–1349. Среди последних широкое бытование получил сюжет о том, как глупцы “Варят кашу (толокно) в проруби” СУС 1260, “Не могут сосчитаться: каждый считающий пропускает себя” СУС 1287 и др.
КП обладают различными сюжетными возможностями. Одни из них “разворачиваются” в тексты или прикрепляются к общефольклорным сюжетам, другие существуют в виде номинатива. Частотным мотивом является прикрепление прозвища вначале к одному человеку, а затем переход его на всю локальную микрогруппу.
Условные сокращения
Арх. – Архангельская губерния/область
Даль – Пословицы русского народа: Сб. В. Даля в 3 т.М.: Русск. кн., 1993.
Дилакторский, 1894 – Дилакторский П. Прозвища жителей некоторых городов Вологодской
губернии // Вологодский иллюстрированный календарь. Вологда, 1894.
Вожег. – Вожегодский район Вологодской области
Вят. фол. – Вятский фольклор. Котельнич, 1998
Медв. – Медвежьегорский район Карелии
Мез. – Мезенский уезд/район
Кар. – Карелия
Твер. – Тверская губерния/область
Фил. зап. – В.И. Народные присловья о городах и племенах Олонецкого края //
Филологические записки. Воронеж, 1901. Вып. 1-2. С. 61-71.
Холм. – Холмогорский уезд/район
Яросл. – Ярославская губерния /область
Примечания
1 Сандомирская И. Стереотип как суждение vs стереотип как нарратив // Речевые
и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии: Тез. конф. М., 1995. С. 108.
2 Санникова О.В. Польская мифологическая лексика в структуре фольклорного текста
// Славянский и балканский фольклор. Верования. Тексты. Ритуал. М.: Наука, 1994.
С. 44–83; Смольников С.Н. Фольклорный текст и дискурс // Текст. Культура. Социум.
Вологда: Русь, 2000. С. 32–51.
3 Андреев Н.П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929.
4 Имеются в виду полешуки – жители украинско-белорусского Полесья.
5 Krzyzanovski I. Polska bajka ludova w ukіadzie systematycznum. T. II. Wrocіaw;
Warszawa; Krakуw, 1963.
6 Русские сказки в ранних записях и публикациях (ХVI–XVIII века) / Вступ. ст.,
подгот. текста и коммент. Н.В. Новикова. Л., 1971. С. 36; Молдавский Д.М. Василий
Березайский и его “Анекдоты древних пошехонцев” // Русская сатирическая сказка
в записях середины XIX – начала XX в. / Подгот. текста, ст. и коммент. Д.М.
Молдав-ского. М.; Л., 1995. С. 236–245.
7 Похождения пошехонцев, вновь составленныя по народному преданию и другим источникам
М. Евстигнеевым. М., 1873; Анекдоты или похождения старых пошехонцев. Изд 3-е.
СПб., 1898.
8 Песни и сказки Ярославской области / Под ред. Э.В. Померанцевой. Ярославль,
1958. № 23. С. 90–96. Запись была сделана Ю.И. Смирновым.
9 Впервые такое предположение было высказано Е.Л. Березович (г. Екатеринбург).
Обряду “кормления” воды посвящена статья Ю.И. Смирнова “Кормление воды” // Литература
Сибири. Памяти Александра Бадмаевича Соктоева. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2001.
С. 1–13.
10 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 8, 30, 113, 151, 197, 212, 206, 221, 245.
11 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 8.
12 Петров К.М. Присловья Олонецкой губернии // Олонецкие губернские ведомости.
1863. № 33.
13 Михайлова Л. П. Фараоны, девятые люди и другие жители Карелии // Родные сердцу
имена (Ономастика Карелии). Петрозаводск, 1993. С. 69–70 (далее – Михайлова).
14 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 5, 7, 71, 84, 122, 125, 132, 199, 207, 233, 249, 265, 284,
291, 309.
15 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 5.
16 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 199.
17 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 197.
18 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 210.
19 Можаровский А. Из жизни крестьянских детей Казанской губернии. Казань, 1882.
Приложение: Присловья городам Вятской губернии. С. 93–94.
20 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 210.
21 Трофимов А. Присловья: Материалы Каргопольской экспедиции РГГУ // Живая старина.
1997. № 3. С. 56.
22 Там же. С. 380–392.
23 Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трех томах / Подгот. Л.Г. Бараг,
Н.В. Новиков. М.: Наука, 1984–1985 (Литературные памятники).
24 Северные сказки: Сб. Н.Е. Ончукова: В 2 кн. СПб.: Тропа Троянова, 1998. Кн.
1. С. 10 (далее – Ончуков); Чудинский Е. Русские народные сказки, прибаутки
и побасенки. М., 1864.
25 Зыряне – коми.
26 Северные сказки. Кн. 1. С. 34.
27 Чудинский Е. Указ. соч. С. 139.
28 Гин Я.И. Из наблюдений над грамматической категорией рода в русской народной
сказке // Гин Я.И. Проблемы поэтики грамматических категорий: Избр. работы.
СПб., 1996. С. 9–25; Он же. Поэтика грамматического рода. Петрозаводск, 1992.
С. 142.
29 В. И. Народные присловья о городах и племенах Олонецкого края // Филол. записки.
Воронеж, 1901. Вып. 1-2.
30 Северные сказки. Кн. 1. № 26.
31 Виноградова Л.Н. Как распознать чужого среди своих // Исследования по славянскому
фольклору и народной культуре: Studies in Slavic Folklore and Folk Culture.
Berkeley Slavic Specialities, Oakland, California. Вып. 1. 1997. С. 53–62; Белова
О.В. “Другие” и “чужие”: представления об этнических соседях в славянской народной
культуре // Признаковое пространство культуры. М.: Индрик, 2002. С. 71–85.
32 Жилинский А.А. Крайний Север Европейской России. Архангельская губерния.
Пг., 1919. С. 189.
33 Ижемцы – этнографическая группа народа коми, проживавшая по Средней Печоре.
А.А. Жилинский пишет о том, что в Ижме “сосредоточены почти все капиталы Печорского
края”, “отсюда ведется торговля по всему Печорскому краю и поддерживаются коммерческие
сношения с Москвой и Петербургом”. Cм.: Жилинский А.А. Указ. соч. С. 189.
34 Там же.
35 Цит. по: Зеленин Д.К.. Великорусские народные присловья как материал для
этнографии // Зеленин Д.К. Избранные труды: Статьи по духовной культуре 1901–1913.
М.: Индрик, 1994. С. 38–58. Леонид, иеромонах. История церкви в пределах нынешней
Калужской губернии и калужские иерархи. Калуга, 1876.
36 Топорков А.Л. Почему решетом свету наношено // Русская речь. 1985. № 1. С.
121–123.
37 Текст передан канд. истор. наук, ведущим научным сотрудником ИЯЛИ РАН (г.
Петрозаводск) К.К. Логиновым.
38 Сандомирская И. Книга о Родине. Вена, 2001. С. 49.
39 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 50, 77, 85, 172, 181, 319.
40 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 50.
41 Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М.: Индрик,
1994. Т. 2; Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М.: Терра, 1996.
42 ЛАД (зап. в 1979 в д. Погорелец, Мезенский р-н, от А.Ф. Ушаковой, 1930).
43 В книге Д.С. Лихачева, А.М. Панченко, Н.В. Понырко “Смех в Древней Руси”
(Л.: Наука, 1984. С. 284). приводится следующий текст: “Покупала по цетыри денецки,
продавала по дви грошики. Барыша куца куцей, а денег ни копеецки”.
44 Тексты о рекоставах см.: ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 2, 33, 91, 130, 280, 298, 302,
313.
45 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 302.
46 ФА ПГУ: Ф. 30. Л. 336.
1999-2006 © Лаборатория фольклора ПГУ
2006-2024 © Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера
Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!
© Дранникова Наталья Васильевна. Руководитель проекта
© Меньшиков Андрей Александрович. Разработка и поддержка сайта
© Меньшиков Сергей Александрович. Поддержка сайта
Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru
E-mail:n.drannikova@narfu.ru
Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова
