Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера С(А)ФУ

Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера

СЕВЕРНЫЙ (АРКТИЧЕСКИЙ) ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М.В. Ломоносова

ГЛАВНАЯ

НАУЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

КООРДИНАЦИЯ ЭКСПЕДИЦИЙ
2008-2011 (Русский Север)

ПУБЛИКАЦИИ

УЧЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Расписание занятий

Очное отделение

Заочное отделение

Магистратура

Аспирантура

ПРОЕКТЫ

ТОПОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ АРХИВА

ФОЛЬКЛОР В СЕТИ ИНТЕРНЕТ

ПУБЛИКАЦИИ / Народная культура Русского Севера. Живая традиция: Материалы республиканской школы-семинара (10 – 13 ноября 1998 г.). Вып. 2 / Отв. ред. Н.В. Дранникова, Ю.А. Новиков. – Архангельск: Изд-во Поморского государственного университета, 2000. – 136 с.

« вернуться к содержанию

Смирнов Ю.И. Последняя сказительница Ошевенского куста

С Елизаветою Васильевной Соколовой (65 лет, местной, неграмотмотной) собиратели МГУ встретились в конце экспедиции 1962 года. Раньше ее родная деревня Кривцы Ошевенского куста (Каргопольского р-на Архангельской обл.) оставалась незамеченной, и лишь твердая установка на обследование всех деревень подряд привела собирателей в Кривцы. Там им и встретилась Е.В.Соколова, постепенно раскрывшая свое знание эпических произведений. Их, по ее же словам, она усвоила от отца: «Сказитель (!) был». К тому же она была уверена, что ее отец был единственным человеком в деревне, кто знал эпические тексты, которые будто бы «узнал от нищего помора». Это ее утверждение заставило нас просмотреть все известные записи былин в Поморье, однако прямых перекличек поморских записей с текстами Е.В.Соколовой обнаружить не удалось.

Ссылка на «нищего помора» прямо противоположна тому, что еще недавно слышали собиратели о каргопольцах, некогда с осени отправлявшихся собирать милостыню даже в таких удаленных от Каргопольщины местах, как Заонежье и Карельский берег Белого моря: «каргополы нищи ходили, стихи пели». Жители разных мест западной части Русского Севера часто ссылались именно на каргопольцев как на источник, из которого они усваивали былины и духовные стихи. Случаи заимствования эпических или иных песен от захожих людей, включая каргопольцев, наверное, происходили. Даже крупный сказитель Трофим Рябинин не избежал искушения использовать текст захожего каргопольца для создания собственной версии былины «Илья Муромец и Калин-царь»[i]. Но случай с Рябининым исключителен в доказательном плане. В других случаях не найдены подтверждения словам жителей. Они еще не выявлены должным образом.

Ссылки жителей на заимствование со стороны могут иметь разную подоплеку. Помимо других возможных причин, им важно подчеркнуть исключительность или значимость того текста, который они передали собирателю. Так, Е.В.Соколова явно не знала о том, что было ведомо о былинах за пределами ее родной деревни, хотя бы в других деревнях Ошевенского куста. Исключительность собственного знания вела ее к мысли о занесения текстов издалека «нищим помором».

Помимо нескольких других фольклорных произведений, у старушки записали прекрасный вариант «Трех поездок Ильи Муромца» (104 ст.), подробные пересказы со стиховыми цитатами былин «Илья Муромец и Крымский царь» (типа «Илья и Калин-царь») и «Дюк Степанович», эпическую пародию «Птицы» (32 ст.) и необычную сказку про Ивана Грозного. Раньше она знала текст, где «Добрыня и Алеша в одной сказке», то есть пересказ былины «Добрыня и Алеша», но не смогла вспомнить.

«Три поездки Ильи Муромца» сама сказительница назвала «стариной». В тексте бережно сохранены типические места, в частности, подробно дается описание узды и седла. Текст традиционно начинается с сюжета «Илья и разбойники», но затем в нем переставлены местами сюжеты «Илья находит сокровища» и «Илья и девица с подложной кроватью». Второй частью в нем идет сюжет «Илья находит сокровища»:


И наехал подкопь глубокую,

И выкатил сорок бочек сороковых (!) золота:

70 – Нате, голи кабацкие,

Пейте и пропивайте,

Вспоминайте Добрыню Микитича![ii]

Вот только тут открывается имя главного героя. В других местах текста он просто «стар», как это свойственно большинству вариантов былины «Три поездки». У Е.В.Соколовой произошла, очевидно, замена собственного имени героя.

Обращение героя к «голям кабацким» сразу же заставляет вспомнить разные версии былины «Илья и голи кабацкие», в прошлом еще по записям XIX в. хорошо известной по соседству, на Кенозере, и несколько дальше, на Колодозере. Поэтому нетрудно сделать вывод, что и в Ошевенском кусте эта былина, наверное, тоже бытовала.

Последний сюжет «Трех поездок» у сказительницы слегка осовременен из-за того, что традиционную королевичну в нем заменила генеральская дочь:

75 И наехал – генеральская дочь

Ходит-гуляет с мамками,

С няньками, с красными девками.

И берет его за руки…

За выделенными отличиями текст в остальном очень сильно совпадает с теми вариантами былины «Три поездки Ильи Муромца», которые записывались в бассейне р.Онеги и прежде всего вблизи Ошевенского куста, на Кенозере и на р.Кене, что, несомненно, свидетельствует о местном источнике ошевенского текста.

Отличия бросаются в глаза и при рассмотрении другой записи от Е.В.Соколовой – пересказа былины «Илья Муромец и Крымский царь» (типа «Илья и Калин-царь»). Они заметнее в начальной части:

«Быль-то[iii] знаю, да только с краю[iv] забыла.
Видишь, какая-то война была.
Это, видишь, в Киёве было тоже.
И вот после войны Владимир князь стольнёкиевский
рассердился на богатырей. Вот, рассказывал батюшка,
пир был, все развеселились, стали пить и
стали волочить шубы соболиные, и стали говорить:

– Как волочим и толочим шубы соболиные,

Так станем волочити и толочити

Крымского ли царя или Литовского,[v]

Или Тугарина Змеевиця[vi].

Ну а боржана[vii] сказали князю, что богатыри похваляюце:
что будем волочить и толочить князя
Владимира стольнёкиевского.
Ну и князь рассердился на богатырей.

Самсона-богатыря прогонил за синё морё,

И Святослава-богатыря[viii] прогонил за синё морё,

А Илью Муровиця[ix] посадил

[В] сорок сажон погрёб глубокий,

Хотел заморить ёго с голоду.

А ёго жона сделала подкопь и кормила ёго тайно, Илью Муровиця-то.

И вот прошло времени три года,

И наступил на него Крымский цар Литовский,

И с им сорок царей, сорок царевицёв,

Сорок королей, сорок королевицёв

И сорок сильных могучих богатырев,

И поляницей удалыих.

Ну а у Владимира-князя нет никого.

Богатыря все поразгонены.

Закручинился князь, запецялилса,

Что войско есть, а богатырей нет».

Далее примечательно, что княгиня Марья Апраксиевна[x] сама уговаривает Илью Муровиця выступить против врагов:

Не ради князя стольнёкиевского

И не ради бояр[xi] кособрюхих,

А ради вдов и сирот, и бедных людей

Илья внимает такому доводу: 

Ну, говорит, ради вдов и сирот, и бедных людей, 

Дак велел Бог стоять! 

Затем и другие богатыри соглашаются сражаться 
на том же условии. В заключительной части внимание 
привлекает описание вышней помощи 
«Илье Муровицю». Плененного и закованного в железа Илью 

Повели на полё на великоё,

На то на полё на куликовоё,[xii]

На ту ли на плашку на липовою

Срубить ёму буйну голову.

И вот ён поднял глаза к небу и возмолилсе: 

– Свет истинный Христос,

На бою мне-ка смертка не писана,

А теперь мне-ка смертка показана?

И вот видит (!) – спускаются два андела. 
Дали ёму силы сдвоё, строё и спятёро. И вот ён развернулся 

И все железы эти прирвал на руках и на ногах,

И ухватил злого татарина за ноги…

далее традиционно.

Среди множества вариантов былины типа «Илья и Калин-царь» ошевенский текст определенно имеет свое место.

В именовании вражеского предводителя «крымским царем литовским» можно видеть реалию, отразившую положение Московского государства во второй половине XVI века, уже после окончательного завоевания Казани. В реалии слилась память о двух тогдашних внешних угрозах Московскому государству. Тем самым она утратила конкретность и приобрела обобщенный смысл. Такое изменение качества реалии могло произойти лишь с течением времени, после того как для носителей текста его конкретная привязка позабылась. Невозможно из века в век помнить конкретные привязки. Нашествий и войн в нашей истории было столько, что память о каждом таком событии просто не могла сохраняться столь же свежо и непосредственно, как это запоминали сами участники и свидетели события. Память о череде нашествий, повторяющихся на веку даже одного поколения, как это было во второй половине ХVI века, когда крымские татары постоянно, чуть ли не каждый год нападали на южную часть Московского государства, обязательно должна была отливаться в эпические реалии и обобщения, в нарицательность эпических событий, со временем становящихся хорошо отработанными произведениями вроде тех былин, которые случилось записывать собирателям.

Упоминанием крымского царя былина Е.В.Соколовой перекликается с песней, записанной для англичанина Р.Джеймса неизвестным русским человеком в Архангельске зимой 1619 – 1620 гг.:

А не силная туча затучиласе,

А не силнии громы грянули:

Куде едет собака Крымской царь?

А ко силнему царству Московскому…[xiii]

В песне это упоминание подкреплено еще именем приближенного крымского царя Диви-мурзы. Собственно по имени Диви-мурзы старые исследователи и приурочивали песню к событиям 1572 года, когда хан Девлет-Гирей совершил очередной набег на Москву и был разбит всего в пятидесяти верстах от нее, на р.Лопасне[xiv]. В былине же Е.В.Соколовой вражеский предводитель никоим образом не раскрыт именно как «крымский царь литовский». Такое его именование выглядит всего лишь перенесением из каких-то иных текстов. Когда и кем было совершено перенесение, узнать уже невозможно, поскольку записи из Ошевенского куста, подтверждающие или отвергающие мысль о перенесении, или иначе контрольные записи, отсутствуют. Напомним вместе с тем, что в вариантах былины того же типа «Илья и Калин-царь», а их записано довольно много и почти всюду на Русском Севере, вражеский предводитель не поименовал так, как в былине Е.В.Соколовой.

Судя по упоминанию Самсона-богатыря, ее текст следует причислять к эволюционным производным той версии, где Илья выступает в роли младшего, юного богатыря, племянника или крестника Самсона: в этом отношении более ранней выглядит былина каргопольского калики (Рыбн. 2, № 204), в которой Илья – крестный сын Самсона Самойловича. В ошевенском тексте родство Ильи с Самсоном уже не показано, Самсон слишком оттеснен на задний план. Главная роль во всех действиях целиком препоручена Илье.

В связи с этим оказалась переработанной начальная часть былины (до освобождения Ильи из погреба), в ошевенском изложении не совпадающая с вариантом каргопольского калики. По начальной части ближе других записей к ошевенскому тексту стоит вариант С.И.Максимова из д.Немята на Кенозере (Гильф. III, № 296), однако там, как и в некоторых вариантах более дальних мест, Илья один волочит шубу. У Максимова Илью оговаривает девушка-чернавушка, незначимый социальный персонаж по сравнению с боярами в ошевенском тексте. У него же к заключенному Илье княгиня Апраксия приходит вместе (!) с сиротами, вдовами, людьми бедными «и просила с унижением» (!) лишь о том, чтобы Илья вышел из погреба на святую Русь. Певец вспомнил о формуле типа ошевенской лишь позже и вложил ее в уста Ильи, просящего дружину постоять не ради князя с княгиней,

Да для-ради дому Богородицы,

Для-ради вдов, сирот, людей бедных.

Вторая часть варианта Максимова почти не соотносится с ошевенским текстом. В нем еще сохранены отношения Ильи с дядюшкой Самсоном-богатырем, чего уже нет в ошевенском тексте.

Максимов утверждал, будто он перенял былину у Т.Романова, певца с Колодозера, но запись ее от последнего (Рыбн. 2, № 142) опровергает это утверждение. В варианте Романова, помимо других отличий, совершенно отсутствует начальная часть, по которой близки кенозерская и ошевенская записи; вместо нее там имеется начало, похожее на соответствующую часть былины каргопольского калики (Рыбн. 2, № 204). Эволюция исходной версии в разных местах происходила по-своему. Тексты каргопольского калики и Т.Романова отразили одну эволюционную линию, а тексты Максимова и Соколовой – другую, менее замеченную собирателями и исследователями.

Одним из доказательств того, что тексты каргопольского калики и ошевенской сказительницы имели общую исходную версию, служит отнюдь не буквальное совпадение описания эпизода, в котором плененный и закованный Илья обращается к вышним силам и получает помощь от двух ангелов: в других вариантах былины, где-либо записанных, появления ангелов нет. Достаточно сравнить, как один и тот же эпизод изображен у калики и у Соколовой, чтобы воочию увидеть различную разработку одинаковых мотивов в соседних местных традициях. У калики татары ведут Илью в чистое поле и при том мимо церкви соборной (!).

Возмолился Илья Господу Богу от желания (!):

– Не выдай, Господи, татаровам поганиим:

Я буду стоять за веру христианскую![xv]

  

255       И услышал Господь его моление,

Посылает Господь двух ангелов –

Оборвали с рук поводья шелковые,

Оборвали с ног оковы железные.

Стал Илья на своей воле,

260       Ухватил поганого татарина за резвы ноги…

(Рыбн. 2, № 204, с. 518)

Совершенно очевидно, что оформленные в стихи выражения этой части былины принадлежат иной местной традиции, чем ошевенская. Эти выражения нельзя было преобразовать, да и незачем было преобразовывать в те, какими описана соответствующая часть в ошевенском тексте (см. выше). Одного совпадения мотива ангелов-спасителей недостаточно для того, чтобы говорить о влиянии текста типа каличьего на ошевенский текст. Важнее как, с помощью каких изобразительных средств подан одинаковый или совпадающий мотив в сравниваемых текстах. Если же пренебрегать средствами изображения, то тогда очень многие совпадения между текстами разных и даже очень дальних мест записи захочется объяснять исключительно заимствованием, да еще, быть может, через такого посредника, как некое книжное издание.

Сказанное относится и к другим перекличкам ошевенского текста с вариантами кенозерца Максимова и каргопольского калики. Иные, столь же сходные с ошевенским, варианты не обнаруживаются, в силу чего нужно заключить, что текст Е.В.Соколовой принадлежит к местной, именно ошевенской традиции.

Третий текст Е.В.Соколовой – это подробный пересказ былины «Дюк Степанович». Его она назвала «сказкой», очевидно, отличая от текстов, где часты или исключительны стихи. Он, конечно, скупее полнокровных вариантов и тем не менее содержит достаточно подробностей, по которым можно установить его переклички с большими текстами калики из Красной Ляги[xvi] (Рыбн. 2, № 197) и калики Латышова из Берено-Дубровской волости, что несколько севернее, на р.Онеге (Рыбн. 2, № 202). Можно сказать, что ошевенский текст занимает как бы промежуточное положение между вариантами обоих калик, по каким-то подробностям перекликаясь то с одним из них, то с другим.

Есть в нем, разумеется, и отличия. Так, если в вариантах обоих калик проверять похвальбу Дюка отправляется традиционный Добрыня, то у Е.В.Соколовой к матушке Дюка посылают Никиту Романовича, традиционного героя произведений об Иване Грозном, что, безусловно, надо признать перенесением.

И здесь, как и в былине «Три поездки», у сказительницы переставлены основные части повествования. Сразу после того, как Никита Романович, возвратившись из «Индии богатой», подтвердил правоту слов Дюка, не традиционный Чурила или Алеша, а сам Дюк «стал звать их на поединок (!) скакать через Почай-реку Смородину,[xvii] кто перескочит. А князь и говорит:

– На коем черте повыедет,

На коем черте повыскочит?

У его один только маленькой

Бурушка косматенькой.

У нас Колько-воронко[xviii].

[…] Маленькой Бурушка заржал, – а Колько-воронко
вырвался у слуг и убежал, и Сивко-воронко
вырвался и убежал. А Кологрив-жеребец на коленки пал.

Ну и вот отправили Алешу Поповича, бабьего пересмешника,
посадили его на Кологрив-жеребца через Почай-реку
Смородину скочить. Доехал до середки – в реку бултыхнулся.
Ну а молодой Дюк Степанович поехал, схватил Алешу
Поповича за черны кудри и вытащил его на берег.

И потом ударились о велик заклад: на три года
каждый день ходить щапить, чтобы одёжа была переменная».

Дюк написал «записку» и послал с нею Бурушку
к матери. В ответ мать прислала с Бурушкой шубы
соболиные. Облаченный в шубу, Дюк в нужный час
предстал перед народом.

«По петелькам ударил –

Зашипели лютые змеи,

По пуговкам ударил –

Заревели лютые звери.

А у наших (!) не нашлось таких шуб. Тоже оказался
богаче», – этим заключила свою «сказку» Е.В.Соколова.

Как видим, рассказчица старалась следовать традиционной канве повествования. Единственное важное исключение представляет собой кусочек текста, где князь пренебрежительно отзывается о Бурушке Дюка, а затем рассказывается о том, как Бурушка своим ржанием напугал княжеских жеребцов. Это вставка-перенесение. Она перенесена сюда из былины «Иван Гостиный сын», что можно подтвердить записью этой былины в д.Щанник на Кенозере (Сок. – Чич., № 270).

В кенозерском варианте Иван Гостиный сын приезжает на двор князя Владимира, чтобы вместе с князем взапуски скакать от Киева до Чернигова. Князь смотрит –

220       Стоит маленькой Бурушко ухрюватенькой.

Говорил он таковы слова: 

– Ох, Иван, Иван Гостиный сын,

Да на ком ты хошь путь-то ехати?

На цёрти ехати, или цёртом правити?

Князь принимается нахваливать своих жеребцов. Но тут Бурушко рыкнул, свистнул, высоко подпрыгнул, отчего княжеские кони напугалися: Воронко за реку с ускочил, Полонко «концом ушел», а Сивогрив жеребец «исплецился» (вывернул ногу). Очевидно сходство ошевенской вставки с этой частью кенозерского варианта былины «Иван Гостиный сын».

Ошевенский куст деревень находится от Кенозера в одном дневном переходе. Дорога из Ошевенского куста выходит на южный берег Кенозера в д.Ряпусово, откуда чуть далее к запалу по берегу рукой подать до Щанника. Сходство приведенных отрывков, несомненно, свидетельствует о том, что ошевенцы и кенозёры располагали общей версией былины «Иван Гостиный сын». Что-либо большее за отсутствием нужных сведений сказать нельзя. Общую версию былины могли принести в своих головах близкие люди, расселявшиеся кто на Кенозере, кто близ Ошевенска. Ее бытование в обоих местах можно также объяснить как результат встреч кенозёров и ошевенцев. Раскрыть подлинную причину общности вряд ли уже удастся.

Итак, в текстах Е.В.Соколовой на сюжеты типа «Три поездки Ильи Муромца», «Илья и Калин-царь», «Дюк Степанович» определенно обнаруживаются следы бытования в Ошевенском кусте еще былин «Илья и голи кабацкие» и «Иван Гостиный сын», а также есть намеки – в виде былинных реалий – на бытование в прошлом былин «Алеша Попович и Тугарин Змеевич» и «Илья и Соловей-разбойник». Все это произведения разного времени сложения и разных исходных мест бытования. Отсюда можно заключить, что ошевенский репертуар, как и репертуар других мест Русского Севера, был смешанным по своему происхождению и что он, наверное, включал больше произведений, чем это стало известно благодаря Е.В.Соколовой.

В заключение приводим эпическую пародию «Птицы», которую старушка любила сказывать малышам. Она передавала текст частой скороговоркой, наверное, так же, как и детям:

Становилась зима от мороза,

От зимы от холодной – весна красна,

От весны-то от красной – тепло лето,

А от тёплого лета – богатая осень,

5    Тут и богатая осень.

В ту-то богатую осень

Слетались заморские[xix] птицы,

Садились на превысоко дерево калину,

Пели они и журбили,

10      У заморские птицы спросили:

– Заморская птичка синичка,

Кто у вас за морем большой,

Кто за дунайским (!) меньшой?

– Ой вы, глупые русские птицы,

15      Нет у нас за морем меньших,

Нет за дунайским больших.

Касатики были попики,

Тетёрушки – попадейки,

Голуби были игумны,

20        Голубушки были старушки.

На море журав-перевозчик,

Ножки доленьки, тоненьки,

Подштаннички узеньки,

Через море народ перевозит,

25          Цветного платья не носит.

А сорочка – рыбацкая жонка,

С ножки на ножку скакала,

Чёрные чоботы держала.

А пик-пик травник,

30           Как упал, упал, жубрик[xx]

Левым крылышком, а правой ноженькой,

Тут жубрику, ему и смерть пришла.

ПРИМЕЧАНИЯ

[i] Смирнов Ю.И. Две версии былины «Илья Муромец и Калин-царь» у Трофима Рябинина // Рябининские чтения '95: Сборник докладов. Международная научная конференция по проблемам изучения, сохранения и актуализации народной культуры Русского Севера. – Петрозаводск, 1997. – С. 37 – 42.

[ii] Здесь и далее тексты Е.В.Соколовой приводятся по выпискам и копиям, сделанным нами в конце экспедиции 1962 г.

[iii] Как видим, пересказ рассказчица назвала «былью», а не «стариной».

[iv] С начала. – Обычное выражение в этих местах.

[v] Об этой этнической привязке вражеского предводителя см. ниже.

[vi] Нетрадиционное для текста упоминание Тугарина нужно расценить как след бытовавшей здесь былины типа «Алеша Попович и Тугарин Змеевич».

[vii] Сказительница не знала значения слова. Скорее всего, это искаженное слово «бояре» (см. ниже), если, конечно, тут еще не случилось ослышки собирательницы И.Носковой.

[viii] Это имя в вариантах былины того же типа не встречается. Осталось невыясненным, не подменила ли им сказительница имя Святогора. Впрочем, включение сюда Святогора тоже было бы нетрадиционным.

[ix] Со времен В.Ф.Миллера прозвище Мурович считается более ранним, чем Муромец. Его связывают с названием старинного града Муров в Черниговской земле.

[x] Сказительница явно забыла или даже не знала, что Апраксия – женское имя. Его-то и носила по былинам жена князя Владимира.

[xi] Ср. выше: боржана.

[xii] Куликово поле – в эпосе с постоянным ударением на втором слоге. С таким же ударением определение произносят жители мест по соседству с тем полем, где в 1380 г. происходила известная битва. Куликово поле – низкое и сырое место, где водятся кулики. На Русском Севере в былинах и ранних исторических песнях Куликово поле превратилось в традиционное место казни, место скорби и печали.

[xiii] Памятники литературы Древней Руси. Конец ХVI – начало XVII веков /Сост. и общ. ред. Л.А.Дмитриева и Д.С.Лихачева. – М., 1987. – С. 539 – 540 и прим. – С. 615 – 616.

[xiv] Миллер В.Ф. Очерки русской народной словесности. – Т. III. – М.; Л., I924. – С. 242 – 246. Здесь же приведены суждения предшествующих исследователей песни. С нашей точки зрения, обе эти реалии ненадежны для приурочивания песни именно к 1572 г., но тут мы не можем заниматься ими, поскольку это связано с разбором всей песни.

[xv] Выражение типа «постоять за веру христианскую» в былинах встречается значительно чаще, чем выражение типа «постоять для-ради сирот, вдов и бедных людей». Первое из них стало общераспространенным, а второе – осталось сугубо местным, каргопольско-кенозерским. Широкое распространение первого из них, наверное, обусловлено тем, что оно было в большом ходу у служилых людей еще в XVI – XVII вв., если судить по деловым бумагам того времени.

[xvi] С подачи П.Н.Рыбникова в науке утвердилось представление, будто Красная Ляга находится где-то на р.Онеге (см. и Рыбн. 2, оглавление, с. 639). На самом же деле Красная Ляга находилась близ ныне существующей д.Печниково, куст Лядины, примерно на полпути от Каргополя к Лёкшмозеру, на границе с Пудогой. Красную Лягу и Ошевенский куст разделяло расстояние примерно в один дневной переход; если идти из Ошевенска, то в юго-западном направлении. Красная Ляга, как и многие другие деревни, уже давно исчезла.

[xvii] Двойное название реки, возможно, указывает на то, что рассказчица придавала названию Смородина значение эпитета с некоторым отрицательным оттенком. Упоминание Смородины намекает на вероятное бытование здесь в прошлом былины «Илья Муромец и Соловей-разбойник».

[xviii] В известных вариантах былины «Иван Гостиный сын» у воронка нет имени Колько, поэтому можно думать, что оно дано этому коню в Ошевенском кусте.

[xix] Судя по ст. 10 и 14, тут Е.В.Соколова оговорилась. Должно быть: русские.

[xx] Жаворонок, по мнению сказительницы. Но, если судить по предыдущему ст. 29, «жубриком», видимо, назван кулик-травник.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Гильф. III – Онежские былины, записанные А.A.Гильфердингом летом 1871 г. – 4?е изд. – М.; Л., 1951.

Рыбн. 2 – Песни, собранные П.Н.Рыбниковым: В 3 т. – 3?е изд. /Изд. подгот. А.П.Разумова, И.П.Разумова, Т.С.Курец.– Петрозаводск, 1990. – Т. 2.

Сок. – Чич. – Онежские былины /Подбор былин и научн. ред. текстов Ю.М.Соколова. Подгот. текстов к печати, примеч. и словарь В.И.Чичерова. – М., 1948.

Копирование и использование материалов сайта без согласия правообладателя - нарушение закона об авторском праве!

Контакты:
Россия, г. Архангельск,
ул. Смольный Буян, д. 7
(7-й учебный корпус САФУ),
аудит. 203
"Центр изучения традиционной культуры Европейского Севера"
(Лаборатория фольклора). folk@narfu.ru

E-mail:n.drannikova@narfu.ru

Сайт размещен в сети при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проекты № 99-07-90332 и № 01-07-90228
и Гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства.
Руководитель проектов
Н.В. Дранникова

Наши партнеры:
Институт мировой литературы РАН им. А.М. Горького
Отдел устного народно-поэтического творчества
Института русской литературы
(Пушкинский дом) РАН
Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова
UNIVERSITY OF TROMSØ (НОРВЕГИЯ)
Познаньский университет имени Адама Мицкевича (Польша)
Центр фольклорных исследований Сыктывкарского государственного университета
Центр гуманитарных проблем Баренц Региона
Кольского научного центра РАН
Институт языка, литературы и истории КарНЦ РАН
Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН

Государственный историко-архитектурный и этнографический музей-заповедник КИЖИ
Министерство образования, науки и культуры Арханельской области
Архангельская областная научная библиотека им. Н.А. Добролюбова
Отдел по культуре, искусству и туризму администрации МО
" Пинежский муниципальный район "
Институт математических и компьютерных наук Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова

Литовский эдукологический университет